Мой сводный тиран

— Девушка, аккуратнее, — зло бросает пожилая женщина, когда я в спешке невольно толкаю ее в плечо.

Я должна успеть! Должна!

По пути к зданию аэропорта я то и дело посматриваю на часы. Вот-вот будет разрешена регистрация на его рейс, и я больше не смогу попрощаться, не смогу его увидеть. Я даже не успеваю разблокировать его в телефоне и позвонить, чтобы что-то сказать.

Я влетаю в здание аэропорта как раз тогда, когда объявляют регистрацию. Его вижу почти сразу. Он стоит в обнимку с моей мамой, а потом пожимает руку отцу и обнимает за одно плечо.

Я больше не могу идти. Просто стою и смотрю на то, как он берет сумки и… поворачивается ко мне.

Всего пара мгновений нужна Глебу, чтобы увидеть меня, и еще пара, чтобы бросить сумки и сквозь толпу пойти ко мне. Остановившись в метре от меня, он резко хватает меня за руку и ведет в сторону, открывает дверь и заталкивает меня внутрь небольшого то ли кабинета, то ли подсобного помещения.

Пару мгновений мы просто смотрим друг другу в глаза. Глеб рвано дышит и прожигает меня взглядом, а я боюсь сморгнуть, чтобы это мгновение не исчезло.

— Зачем ты пришла? — хрипит он. — Заче-е-е-м, Мариш?

— Попрощаться, — выдыхаю. — Я хотела попрощаться, потому что так… Так неправильно.

— Знаешь, что неправильно? — с ухмылкой произносит он. — То, что я уезжаю, а ты остаешься. То, что мы расстаемся из-за каких-то чертовых журналистов. Вот что неправильно.

Глеб хватает меня за плечи и чуть встряхивает, а потом, будто осознав, что делает мне больно, ослабляет хватку и поглаживает кожу. Я откидываю голову на стену и закрываю глаза. Так жутко больно внутри, что я не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть.

— Ты чувствуешь? — шепчет он, наклоняясь ко мне на небезопасное расстояние.

— Что?

— То, что происходит. — Его ладонь аккуратно ложится на мою щеку, он легонько проводит пальцами по скуле и прижимается ко мне лбом. — Я не хочу отпускать тебя.

Я мотаю головой, прогоняя дурман, что кружит голову. Я не должна даже думать о нас. Нас не существует. Не может существовать.

Но сердце отчаянно тянется к нему. Я кладу руки на его плечи и решаюсь поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Там горит огонь, в котором мы оба сгораем, потому что в следующую секунду я абсолютно не отдаю себе отчета в том, что делаю.

Вместо того чтобы этими самыми руками оттолкнуть Глеба подальше, я сжимаю красную ткань его свитера в ладонях и притягиваю к себе. Встаю на носочки и тянусь к нему, чтобы поцеловать. Наши губы соприкасаются, Глеб произносит что-то, чего я не понимаю, хватает меня рукой за затылок и толкает на себя. Он берет мои щеки в свои ладони и целует так, что сердце начинает отбивать чечетку и стучать так, что тяжело сделать даже вдох.

— Я же не могу отпустить тебя, дурочка, — шепчет Глеб в перерывах между поцелуями, которыми теперь покрывает не только мои губы, но и щеки, глаза, скулы. Он оставляет поцелуй за поцелуем на моем лице, убирая капли слезинок, что скатились по щекам.

— Прекрати, пожалуйста, — шепчу и немного отстраняюсь, но не могу удержаться и обнимаю его за шею, утыкаясь в плечо.

Я не могу его отпустить, не могу. Господи, почему же так сложно? Мама говорила, что будет легче, что я забуду, выброшу его из головы и перестану думать, а впоследствии еще и скажу спасибо за то, что все так сложилось. Я бы хотела ей верить, но когда смотрю на Глеба, не могу, потому что он глубоко засел в моем сердце.