Письмо - Антон Чехов

Письмо

Страниц

10

Год

2007

Благочинный о. Федор Орлов, выглядящий благообразно и хорошо ухоженный мужчина примерно пятидесяти лет, всегда сохранял важное и строгое выражение лица, которое отражало его достоинство. Однако, он был до крайности утомленным и непрерывно ходил из одного угла в другой своей маленькой залы. Его единственная мысль была о том, когда же наконец уйдет его гость?

Пришествие отца Анастасия, священника одного из окрестных сел, произошло примерно три часа назад по делу, которое было не только неприятным, но и чрезвычайно скучным. Отец Анастасий застрял на своем месте, положив свою руку на толстую счетную книгу и пристально смотрел на него за круглым столиком в углу комнаты. Казалось, что он совсем не собирается уходить, хотя уже было девять часов вечера…

Обычно приветствуя гостей со всей доброжелательностью, о. Федор чувствовал, что истощение и раздражение пронизывают его тело и душу. Его ум был окутан мыслями о том, что делать в данной ситуации. Ему нужно было найти способ избавиться от этой неловкой ситуации с максимальным комфортом для всех.

Мир, наполненный тишиной и покоем, нарушали только звуки ходьбы по всей комнате и время от времени чуть слышное вздохи. Атмосфера напряжения и ожидания пронизывала залу, создавая некоторую напряженность и дискомфорт. О. Федор испытывал нарастающую тревогу, надеясь, что гость скоро заметит его намеки о необходимости расставания.

Время от времени, благочинный останавливался и оглядывался по сторонам, как бы пробуя найти выход из этой смутной и затяжной ситуации. Он задумчиво складывал руки на груди, пытаясь вообразить себя в спокойном и тихом окружении, свободном от гостей, которые не собираются благополучно уходить. В глубине его мыслей он сжимал щеки, жаждущие пространства и покоя.

Как же он мечтал о том, чтобы окончательно исчезнуть из с обреченного на скучные беседы мира и навсегда забыть о том, что это место существует. Он хотел мирно и спокойно воссоединиться со своим дорогим уютным креслом и разделить единство с книгами, которые развлекали его и обогащали духовно. Анастасий, однако, не давал ему такой возможности.

Он провожал гостя глубоким взглядом и пытался передать сигналы, объясняющие, что время пришло и пора уходить, но все это было напрасно. Очевидно, отец Анастасий был занят собой и своими мыслями, не зная о том, как мучает его хозяина.

Больше всего, о. Федор мечтал о том, чтобы гость, наконец, почувствовал дух его времени и увидел выражение мучительного ожидания на его лице. Надеясь изобразить сильный страх потери ума, они смогут порадоваться расставанию и простому возвращению к тишине этого вечера. Но это зависело только от того, насколько чутким и внимательным будет Анастасий к своему хозяину.

Идеи переплетались в голове бедняги, ведь так тяжело было противостоять наваждению уйти из этой замкнутой и бесконечной модера. Как бы он не любил своих близких и свою стадию жизни, окружение такого рода было ему противоестественно и неприятно. Наемники праздничных дней слишком долго задержались в его пространстве, сбивая его жизненные ритмы и создавая лишние преграды на пути его духовного развития.

Благодаря тому, что единственное занятие полных дней стало разговоры об унылых и никогда не заканчивающихся проблемах, о. Федор чувствовал, как его энергия и вдохновение плавно истекали. Быстро и глубоко вздыхая, он пытался передать свое отчаяние и тревогу через глаза, но это тоже не помогало. Анастасий был поглощен своим делом и его проблемы казались ему более важными, чем чувства и комфорт о. Федора.

Так продолжалось еще долгие часы, пока благочинный не пришел к выводу, что необходимо что-то сделать. Бездействие и нерешительность уже давали о себе знать. В его темных глазах появилось решимость, и он резко поднялся со своего кресла, приближаясь к гостю с надеждой на изменение ситуации.

«Анастасий, - твердо сказал он, - я надеюсь, вы понимаете, что уже достаточно поздно и пришло время завершить наше дело. Я очень ценю вашу присутствие, но теперь мне нужно немного отдыха перед наступающим днем, поэтому просил бы вас прощение и покинуть мое помещение».

О. Федор сделал шаг вперед, глядя непосредственно в глаза гостю, ожидая его реакции и надеясь, что его слух и внимание достаточно острый, чтобы понять неявные сигналы своего хозяина. Его сердце билось сильными ударами в ожидании решения, которое может привести к мгновенному облегчению и возвращению к его спокойной и мирной среде.

И, наконец, он увидел изменение в выражении гостя. Сначала на его лице появилось недоумение, но вскоре его выразительные глаза наполнились сочувствием и пониманием. Анастасий встал со своего стула и, улыбаясь, пожимая хозяину руку, сказал:

«Конечно, о. Федор, мне очень жаль, что задерживался здесь так долго. Я благодарен за вашу гостеприимность и теплое отношение. Фактически, я должен был уйти уже давно, но, видимо, мои мысли унесли меня далеко. Рад был помочь, и я берусь за новое дело в более подходящее время. У вас всегда открыт приют для меня. Спасибо вам».

Благодарность Анастасия и его скорое расставание привели о. Федора в состояние глубокой благодарности и облегчения. Теперь он мог наконец-то расслабиться и погрузиться в свои мысли, зная, что его прерванная гармония восстановлена и что он снова может наслаждаться покоем и спокойствием в своей маленькой зале.

Читать бесплатно онлайн Письмо - Антон Чехов

Благочинный о. Федор Орлов, благообразный, хорошо упитанный мужчина, лет пятидесяти, как всегда важный и строгий, с привычным, никогда не сходящим с лица выражением достоинства, но до крайности утомленный, ходил из угла в угол по своей маленькой зале и напряженно думал об одном: когда, наконец, уйдет его гость? Эта мысль томила и не оставляла его ни на минуту. Гость отец Анастасий, священник одного из подгородних сел, часа три тому назад пришел к нему по своему делу, очень неприятному и скучному, засиделся и теперь, положив локоть на толстую счетную книгу, сидел в углу за круглым столиком и, по-видимому, не думал уходить, хотя уже был девятый час вечера.

Не всякий умеет вовремя замолчать и вовремя уйти. Нередко случается, что даже светски воспитанные, политичные люди не замечают, как их присутствие возбуждает в утомленном или занятом хозяине чувство, похожее на ненависть, и как это чувство напряженно прячется и покрывается ложью. Отец же Анастасий отлично видел и понимал, что его присутствие тягостно и неуместно, что благочинный, служивший ночью утреню, а в полдень длинную обедню, утомлен и хочет покоя; каждую минуту он собирался подняться и уйти, но не поднимался, сидел и как будто ждал чего-то. Это был старик шестидесяти пяти лет, дряхлый не по летам, костлявый и сутуловатый, с старчески темным, исхудалым лицом, с красными веками и длинной, узкой, как у рыбы, спиной; одет он был в щегольскую светло-лиловую, но слишком просторную для него рясу (подаренную ему вдовою одного недавно умершего молодого священника), в суконный кафтан с широким кожаным поясом и в неуклюжие сапоги, размер и цвет которых ясно показывал, что о. Анастасий обходился без калош. Несмотря на сан и почтенные годы, что-то жалкенькое, забитое и униженное выражали его красные, мутноватые глаза, седые с зеленым отливом косички на затылке, большие лопатки на тощей спине… Он молчал, не двигался и кашлял с такою осторожностью, как будто боялся, чтобы от звуков кашля его присутствие не стало заметнее.

У благочинного старик бывал по делу. Месяца два назад ему запретили служить впредь до разрешения и назначили над ним следствие. Грехов за ним числилось много. Он вел нетрезвую жизнь, не ладил с причтом и с миром, небрежно вел метрические записи и отчетность – в этом его обвиняли формально, но, кроме того, еще с давних пор носились слухи, что он венчал за деньги недозволенные браки и продавал приезжавшим к нему из города чиновникам и офицерам свидетельства о говении. Эти слухи держались тем упорнее, что он был беден и имел девять человек детей, живших на его шее и таких же неудачников, как и он сам. Сыновья были необразованны, избалованны и сидели без дела, а некрасивые дочери не выходили замуж.

Не имея силы быть откровенным, благочинный ходил из угла в угол, молчал или же говорил намеками.

– Значит, вы нынче не поедете к себе домой? – спросил он, останавливаясь около темного окна и просовывая мизинец к спящей, надувшейся канарейке.

Отец Анастасий встрепенулся, осторожно кашлянул и сказал скороговоркой:

– Домой? Бог с ним, не поеду, Федор Ильич. Сами знаете, служить мне нельзя, так что же я там буду делать? Нарочито я уехал, чтоб людям в глаза не глядеть. Сами знаете, совестно не служить. Да и дело тут мне есть, Федор Ильич. Хочу завтра после разговенья с отцом следователем обстоятельно поговорить.