О любви

Жанр: Русская классика / Литература 20 века

Автор

Антон Павлович Чехов Арсений Александрович Замостьянов

Страниц

385

Год

2024

В многогранном литературном наследии Антона Павловича Чехова, по праву считающегося одним из величайших русских писателей, любовная тематика занимает особое и центральное место. Несмотря на то что долгое время Чехов воспринимался преимущественно как остроумный сатирик и мастер реалистического бытописи, его произведения о любви раскрывают другую грань его таланта. В данном сборнике представлены его выдающиеся работы, посвященные этому трепетному чувству.

Здесь можно найти не только пронзительные и грустные истории о любви, но и язвительные сюжеты, которые отражают глубокое понимание человеческой психологии. Особенно выделяется novella «Драма на охоте», где Чехов, пытаясь создать «бульварный роман», все же остается верен своему стилю и проницательности. Эти разнообразные по содержанию рассказы имеют одну важную общую черту: для Чехова любовь — это прежде всего стремление делиться нежностью и теплом с близким сердцем.

Чехов запечатлевает тот момент, когда любовь становится для человека ярким озарением и открытием, даже если он ни разу не упускает возможности подметить смешные или трагичные стороны этого чувства. «Когда любишь, то открываешь в себе неведомые богатства, такую нежность и заботу, что порой не верится, что способен так глубоко любить», — эта мысль ляжет в основу его произведений.

Книги Чехова о любви — это не просто литературные произведения, а настоящие психологические портреты, которые вызывают желание задуматься о собственной жизни и переживаниях. Его способности подмечать тонкие нюансы человеческих отношений и неустанно пытаться понять внутренний мир человека делают его рассказы актуальными и сегодня.

Читать бесплатно онлайн О любви - Антон Павлович Чехов, Арсений Александрович Замостьянов

Подарочные издания иллюстрированная классика

«Его врагом была пошлость, и он всю жизнь боролся с ней»

(М. Горький)

Андрей Белый

Чехов

Жизнь – замкнутая отовсюду комната. Тут мы с рождения до смерти заключены как в темнице. Перед нами только стены, и никто наверное не скажет, что находится за ними. Мы все в одном положении. Видим одно. Знаем одно. Но разнообразно отношение к этому, единому для всех, содержанию жизни.

Мы можем говорить, хотя и заключены в тюрьму, из которой только смерть – выход, что стены темницы стеклянные. И развернутое перед нами содержание жизни – то райские, то адские картины великого Мастера – находится по ту сторону прозрачных стен. И чем глубже наши переживания, тем больше черт мы сумеем увидеть в развернутой панораме.

Мы можем думать и то, что стены нашей темницы вовсе не прозрачны, а разнообразные картины жизни – только фресковая живопись, покрывающая стены. Все это не там, а здесь, с нами. Мы можем тогда изучать свойства красок и род живописи, которой раскрашена наша жизнь.

Чехов – непрерывное звено между отцами и детьми, сочетая понятную для всех форму с дерзновенной смелостью новатора…

Нам доступно еще иное отношение к жизни. Когда мы открываем сердце тем картинам, которые вокруг нас, мы можем не задаваться вопросом, где они развернуты. Нет нам нужды скоблить стены нашей тюрьмы в надежде, что отстанет слой красок, покрывающих эти стены, или горевать о том, что краски не отстают и, стало быть, они за стенами, а стены – прозрачные: мы можем любить эти картины жизни независимо от их положения, только потому, что они – содержание нашей души. Относится ли это содержание к сущности или видимости – все равно: мы любим все это, а разве любовь спрашивает? Разве она требует документов? Мы любим. Любя, выражаем. И пусть мистик видит в выражении наших переживаний глубокие прозрения в сверхчувственное, в позитивист – только здешнюю жизнь, оба они должны согласиться, что такое выражение переживаний реально – истинной, не претендующей на тенденцию реальностью.

Одно время ошибочно полагали, что, выражая глубины духа, мы отрываемся от действительности и что глубины нашего духа уже не действительность. Но когда заключили о недействительности всего глубокого и противопоставили плоскость глубине, еще более отошли от действительности в область миражей. Тенденциозное понимание жизни, провозгласившее «тьмы низких истин» в пику «возвышающему обману», тоже грешило против реальности, ибо приняло на веру слова о «возвышающем обмане». В результате получились две уродливых схемы: 1) «жизнь наша… душная… тесная… гроб» (стих Бальмонта), 2) жизнь наша – «пенной горшок». Оба понимания жизни далеки от принципов истинного реализма, ибо в одном случае предполагалось a priori, что красоты, развернутые перед нами, – «где-то там, куда нет доступа», а в другом случае – они низводились до фресок. В обоих случаях жизнь обращалась в призрак. Забывалось, что щетинный реалист не предполагает, а любит то, что есть.

Долгое время только потустороннее выражал символ. Отвергая потустороннее, отвергли символ. Противопоставляли ему понятие. И свели художественное выражение к какому-то мышлению в образах. Но ведь тут последний предел неясности – contradictio in adjecto. Забыли, что символ только выразитель переживания, а переживание (личное, коллективное) – единственная реальность. И если некоторые формальные дисциплины дают возможность, заключать о призрачности переживания, то, с другой стороны, эти же дисциплины, проведенные, до конца, себя отрицают. А если это так, если призрачны слова о призрачности переживаний как чего-то непосредственно нам данного, то переживание – единственная реальность. И символизм (выражающий и не вопрошающий) – единственная форма реальности.

Продолжить чтение

Вам может понравиться: