Сигнал тревоги

За 47 лет до сигнала тревоги. Бьернский лес

…Пули режут, буравят, стегают снег. Можно без труда представить, что будет, если одна из них все-таки доберется до меня, – ударит стремительно и жестоко, глубоко вонзаясь в податливую человеческую плоть, расплющится о кости, а потом зашипит, остывая в крови. Сколько боли и горя может принести один-единственный кусочек свинца! Раздумья философа, вдохновенье поэта, материнская любовь – ничто перед ним. Страшный мир, страшные времена…

Цепь прикрытия уже совсем редкая. Люди по одному отползают вниз по склону котловины. Женщин и детей давно не видно. Где-то слева начинает хлопать миномет. Никому не дано услышать пулю, несущую смерть, но звуком роковой мины можно наслаждаться в свое удовольствие. Поэтому, услыхав очередной квакающий хлопок, хочешь не хочешь а сжимаешься в комок и молишь: «Пронеси, пронеси, пронеси!»

Зеленая ракета. Наконец-то! Можно уходить. Неужели через несколько минут все кончится? Нет, нельзя думать об этом сейчас. Свист мины все ближе, ближе, ближе. «Пронеси, ну пожалуйста, пронеси!» Вспышка, удар, тьма. Боль, как будто по голове ударили железным прутом. Что-то липкое заливает глаза, Это кровь, моя собственная кровь! Почему так много крови? Помогите! Не оставляйте меня здесь! Меня ждут! Мне, нельзя умирать!

Сигнал тревоги. Внутренний пост охраны Центра физических исследований. Бьернский лес

…Даже летом попасть на внутренний пост считается удачей. А про зиму или осень и говорить нечего. Тут и подремать можно. Если б еще не эти головастики… Ученые-переученые. Здороваются вежливо, а смотрят на тебя как на пустое место. Или еще хуже. Наша форма похожа на полицейскую, а кто сейчас уважает полицию?

Час ночи. Что-то тихо сегодня. Головастики угомонились. Вот у кого работа! В кнопки потыкал, покурил, бумагу помарал – и пожалуйста, в кассу. Видел я, сколько им там отваливают. И за что, спрашивается?

Так, проверка была в полночь. Следующая часа в три. Главное – не уснуть. Не пойму, что это со мной сегодня. Зря я у того головастика сигарету взял. Может, зелья какого подсунули? С них станется. Не спать, только не спать…

Шум какой-то. Кто шумит? Почему спать не даете? Опять, наверное, жена на кухне кастрюлями ворочает. Не спится старой ведьме… Что это мне в рот пихают? Мама, да ведь я на посту! Куда меня тащат? Где пистолет? Нет, не отпущу! Хотите тащить – тащите вместе со столом. Где-то тут кнопочка была, ее ногой положено нажимать. Ничего, я и рукой достану. Сейчас, сейчас… Вот она!

Через 50 минут после сигнала тревоги. Шале в окрестностях озера Дакки, вблизи Бьернского леса

…Мне восемьдесят семь лет. Возраст патриарха. Что ни говори, а старость занятная штука. Иногда она бывает мудрой и величественной, иногда жалкой и отвратительной. Моему школьному учителю истории было меньше лет, чем мне сейчас, а он не мог сам вытереть нос. Умолкал посреди фразы и сидел, раскрыв рот. После занятий школьный сторож уводил его домой, и мы улюлюкали вслед. Как жестока бывает юность! Ясно помню все это, помню имена и клички одноклассников, помню легковесную школьную физику, глупую историю, смешную словесность. Говорят, клетки мозга не стареют. Стареют и обрываются связи между ними. Связи в моем мозгу, видимо, сделаны из сверхпрочного материала. Забывать я не умею. И это страшно. Забвение – божий дар. Но для меня забвения нет. Люди называют меня гением. Называют безумцем. Провидцем. Маньяком. Даже плешивым болтуном. А я обыкновенный ученый. Наукой я кормился всю жизнь, из-за науки потерял близких, а потом продал душу дьяволу. Сейчас собираюсь искупить грехи с помощью той же науки.