В первый из назначенных им кабинетов они вошли решительным шагом и, можно было бы даже сказать, плечом к плечу, если бы только плечо младшего не находилось на одном уровне с брючным ремнем старшего.
Хозяин кабинета – самое крайнее, но весьма немаловажное звено в длинной чиновничьей цепи, намертво опутавшей то самое дело, ради которого эти двое явились сюда спозаранку, – молча водрузил на нос роскошные очки, больше всего похожие на прицельное устройство какого-нибудь суперсовременного оружия, и принялся изучать заявление с таким видом, словно намеревался обнаружить между строк некий другой, выполненный тайнописью текст. Оставив на бумаге добрую дюжину загадочных карандашных пометок, он, наконец, закончил чтение и заговорил, но почему-то не с отцом, а с сыном. Это была плохая примета.
– Как тебя зовут, малыш?
– Никак, – ответил малыш.
– А почему ты такой сердитый? Хочешь конфетку?
– Нет, – ответил сын, стараясь не смотреть в белые, как у вареной рыбы, жутко увеличенные мощной оптикой глаза. – Конфетки я не хочу. Я хочу резолюцию.
Отец незаметно дернул его за рукав – не зарывайся!
– Какие мы все серьезные! – Физиономия чиновника сразу сделалась брезгливо-кислой, как будто он случайно раскусил клопа. – Ваша просьба будет рассмотрена. О результатах вас известят письменно.
– Прошу прощения. – То, каким тоном это было сказано, свидетельствовало о наличии у отца бесконечного запаса терпения. Перед визитом сюда он закончил курсы аутогенной тренировки и проштудировал всю литературу по самовнушению. – Вы, очевидно, прочитали заявление внимательно. Там сказано, что я уже стою на очереди. Без малого восемь лет. В позапрошлом году я был двадцатым, в прошлом третьим. В этом году двое, значившиеся в списке позади меня, уже получили положительный ответ. Судя по всему, здесь имеет место какое-то недоразумение.
Лицо чиновника окаменело. По скулам загуляли желваки. Верхняя губа хищно оттопырилась, обнажив желтоватые, сточенные казенной пищей резцы. Дохлый карась в мгновенье ока обернулся беспощадной пираньей.
– Не хотите ли вы сказать, что причиной этого являются служебные злоупотребления? – процедил он зловеще.
– Нет, не хочу, – по-прежнему спокойно ответил отец. – Я выразился вполне определенно: недоразумение. Но если это недоразумение немедленно не разрешится, я буду вынужден принять определенные ответные меры. Полюбуйтесь! – Он расстегнул молнию пухлой дерматиновой папки. – Это заказные письма. Каждое из них является копией моего заявления. Адресаты самые разные: все ваши непосредственные начальники, некоторые другие ведомства, так или иначе связанные с Администрацией леса, генеральный прокурор, верховный суд, апелляционное жюри, с десяток наиболее влиятельных газет, комиссия ООН по правам человека, Интерпол, всемирный совет церквей, международная лига женщин-феминисток и так далее. Если вы мне откажете, я прямо отсюда иду на почту.
Криво усмехнувшись – так, наверное, скалится все та же пиранья, челюсти которой вместо нежной филейки нарвались на жесткое копыто, – чиновник взял телефонную трубку и принялся небрежно крутить диск. Набранный номер был подозрительно коротким, скорее всего, он не собирался никуда звонить, а попросту ломал гнусную, годами отрепетированную комедию.
