Две роли одного актера

За окном сверкая и кружась сыпал густой снег, подсвеченный уличным фонарем. От рамы порядком дуло, хотя подоконник проклеили липкой лентой и заложили ватой. Но ни поздний час, ни сквозняк не были помехой царившему здесь веселью. В подвальном помещении гримерной слышался смех и радостные голоса. В воздухе ощущался запах мандаринов и шампанского.

– Ура, с новым годом, господа! – торжественно провозгласил тост высокий мужчина с курчавыми волосами и приклеенным крючковатым носом.

Бокалы взметнулись вверх, прозвучало ответное «ура!». Здесь собралось по меньшей мере девять человек. Кто-то уже успел переодеться, кто-то только смыл грим, а кто-то не успел сделать ни того, ни другого. Потом, дескать, сначала отметим!

– Друзья, как же я счастлив! – сердечно воскликнул юноша лет двадцати. Восторженный и приятно усталый, он с мечтательной улыбкой окинул взглядом гримерную, заставленную цветами и подарками, счастливые лица друзей, сказочную погоду за окном и произнес: – Что может быть лучше того, чтобы дарить радость публике? И как она благодарит нас в ответ! Это потрясающе, господа! Вот скажи, Серж, – юноша обратился к мужчине, говорившему тост, – ты счастлив?

– Конечно, счастлив, Вольдемар. Вот сейчас поедем с Нинон к родителям, порадуем их подарками.

– Нет, ну погоди, счастлив ли ты здесь, в театре? – настаивал юноша, которого назвали Вольдемаром.

– В театре? – Серж на мгновение задумался. – Ну да, несомненно, mon ami, ведь именно здесь я встретил мою Нинон!

– Эх, я ведь о другом тебе толкую, как ты не поймешь!

К юному актеру подошел его приятель и обнял за плечи.

– Володенька, да все мы поняли, – с веселой улыбкой сказал он, манерно откинув с красивого лица яркие черные локоны. – У всех нас была мечта служить в театре. К чему эти расспросы? Я вот определенно счастлив. Сейчас заплачу на радостях кучеру рубль и с ветерком домчусь до Патриарших. Маменька уже должно быть пирог испекла. Угощу ее конфетами и пирожными от поклонниц. Старушка за меня всегда так радуется, – припав к уху Володеньки, приятель заговорщески добавил: – знаю, хвастается соседкам. Я и впрямь красотой превзошел вас всех, уж не обижайтесь, господа.

Послышался дружный хохот.

– Николя, скромности тебе не занимать, – заметил невысокий плешивый актер с отнюдь не накладным брюшком. Поправляя лямки давно не глаженных брюк, он задумчиво изрек: – а я вот теперь хотел бы к себе в Рязань, в деревню… – рассказчик мечтательно вздохнул.

– Ладно, друзья, пошел я, – Серж успел уже смыть грим и взялся за ручку двери. – Нинон, наверное, уже ждет меня. С новым годом!

– С новым! Да, мне тоже пора, – заметил красавчик Николя, – грим дома смою. Матери покажусь так, пусть полюбуется. До четверга! – он потянулся за шляпой и новым с иголочки пальто. – Ну все, прощайте! Побегу.

Володенька сел перед зеркалом и неспеша стал смывать грим. Куда они все торопятся? Неужели не хочется подольше задержать мгновения? Удивительный вечер… зачем же спешить рушить сказку? Домой, все бегут домой…

Пока он думал, еще двое актеров тоже раскланялись.

Четверо еще продолжали сидеть и, громко смеясь, обсуждать, в какой ресторан им отправиться. Среди них сидел и скучающий по рязанской деревне Петр Ефимыч. За неимением другой кампании, он примкнул к собранию холостых любителей спускать жалованье в пару вечеров, а потом доживать месяц, кутаясь в долговые расписки, как в оберточную бумагу. Петр Ефимыч не сильно разделял всеобщее веселье, он все вздыхал и мечтал о деревне.