Стужа - Василий Быков

Стужа

Страниц

90

Год

2008

"...Да, мне пришлось покинуть это место и начать все сначала. Опять атлет из испытаний – голод, страх и холод. Борьба. Я никогда не сомневался, что нужно бороться. Если мы позволим им захватить, истребить и развесить на кресте народ – ничего не останется. Ни прошлого, ни будущего. Поэтому нужно сражаться за будущее. Но, возможно, также за прошлое? За все, что мы пережили с болью и обидой. Но это ужасно! Вот выбор, будь он проклят. И ни одной альтернативы... Но, все же, что-то должно измениться, думал Азевич. Вечное продолжение невозможно. Как было – так быть не должно! С людьми так невозможно. У людей тоже должны быть права на человеческое отношение к себе. В чем их вина, где и когда они нарушили закон? Божественный или человеческий? Их страдания слишком долгие? В прошлом и настоящем. Я хотел верить, что после пережитого, после кровавой войны, мы осознаем свои ошибки. Не может быть, чтобы такая война ничему не научила. По крайней мере, чтобы хоть немного укрепить чувство собственного достоинства. Нельзя же всю жизнь, всю историю, жить в рабстве и унижении. Даже если тебя распинают, нельзя просто молчать. Впрочем, для меня, Азевича, все было предрешено. Первый этап закончился неудачно, нужно было переходить к следующему. Пока не истощатся силы. Или пока не наступит конец. Вот такая судьба. Судьба моего поколения. И нашего народа тоже. Что остается делать?..."

Читать бесплатно онлайн Стужа - Василий Быков

Василь Быков

Стужа

Городилов скончался ночью, перед рассветом – затих в холодном, продутом ветром шалашике. Азевич, сам задремав к утру, не сразу заметил это, хотя еще с вечера понял, что прокурору уже не подняться. Три последних дня тот не вставал, горел в лихорадке, хрипло и мелко дышал, а с вечера к тому же и перестал узнавать Азевича. Всю эту ночь бредил, бормоча о каком-то (или какой-то) Кузе, вздрагивал, скрипел зубами, то и дело сбивая к ногам шинель, которой они вместе укрывались. Утомившись за ночь возиться с больным, кутать его шинелью, Азевич задремал перед рассветом, но почти тут же проснулся от воцарившейся в шалаше подозрительной тишины. Городилов лежал неподвижно, жар без остатка покинул его тело, грудь под телогрейкой уже не вздымалась. Припав к ней ухом, Азевич ничего не услышал, похоже, все уже кончилось…

К своему удивлению, он не испытал ни особого страха, ни даже сожаления, лишь неясное предчувствие перемены – неизвестно, к лучшему или к худшему. Он не знал еще, чем все обернется, как он поступит теперь, оставшись без начальства, в совершенном одиночестве. Скорчившись под шинелью на мятой хвойной подстилке, он пытался немного согреться, привычно вслушиваясь в обрыдший за неприютную осень шум хвойного леса. Главное – теперь, оставшись один, он мог поступить как захочет, руководствуясь лишь своими намерениями, исходя из своих соображений. До этого, с Городиловым, все обстояло иначе. Все-таки тот был прокурором района, комиссаром группы, опять же старшим по возрасту, обо всем имел собственное мнение и не очень считался с мнением других. Может, и погиб из-за своего упрямства. Простудившись на Мокрянском болоте, он подхватил лихорадку. Наверно, надо было податься ближе к жилью, к людям и теплу, а не околачиваться в этой мрачной лесной чащобе, куда они забились на исходе осени. Азевич несколько раз предлагал уйти, но Городилов заупрямился – нет, переждем, пересидим. Вот и дождался. Теперь ему уже без надобности и тепло, и осторожность – нужна одна мать-земля, на которой он беспокойно прожил без малого пять десятков лет.

Азевич выругался с досады и начал подниматься. Один, рядом с остывшим покойником, он так озяб под волглой шинелью, что невольно постукивали зубы. Тем временем в мрачной норе шалаша забрезжило утро, стало светлее, выплыли из темноты очертания низко нависших еловых ветвей, серые суковатые комли. Что-то там, однако, мелькнуло раз и другой. Азевич с тревогой вгляделся, разом прогнав остатки дремы, меж елей летали белые мухи – это шел снег. Значит, досиделись, думал он, дождались белых мух, что будет дальше? Впрочем, что будет дальше, известно и ребенку: после предзимья наступит зима, мороз и стужа, будут видны следы на снегу. Что делать ему? Одному в этой лесной глухомани?

На корточках он выбрался из шалаша, едва сдерживая дрожь, всмотрелся в лесные окрестности. Сверху падали снежинки, неровно пятная черную землю, бугристую от сплетения еловых корней. Трава тут почти не росла, под елями всегда царил лесной мрак. Место было сухое; наверно, какую-нибудь ямку-могилу он тут и отроет. Правда, у него не было лопаты, но на ремне у Городилова всегда висел штык – широкий немецкий тесак, которым они рубили лапник и резали палки. Теперь, прихватив этот тесак, Азевич прошел между толстенных елок, пооглядывался, подумал и, трудно вздохнув, начал рыть яму.