Хранитель Бездны

На стеклах нарастает лед,

Часы твердят: «Не трусь!»

Услышать, что ко мне идет,

И мертвой я боюсь.

Анна Ахматова

Когда дом жизни остается открытым и заброшенным, в него может войти то, чему мы не знаем имени.

Артур Мейчен

Утонувшие в тумане дома казались сотканными из облаков. Воздух был сырым и по-утреннему холодным. Пахло травой и хвоей.

Под ногами хрустело. Он опустил голову, но плотные клубы тумана полностью укрыли тропинку – будто там, под молочной завесой, ничего нет и он ступает по хрустящей пустоте.

Перед ним, на расстоянии вытянутой руки, материализовался забор из черной мокрой древесины. Он прикоснулся к разбухшему дереву: ощутил его шершавую рельефную поверхность, пробежался пальцами по трещинам и, поежившись от внезапно возникших мурашек, побрел дальше.

Звуки в тумане распространяются странно: порой далекое уханье совы слышно так, словно прямо над головой пронеслось неведомое чудовище. Он слышал, как хлопает калитка, но не мог понять – ни в каком направлении идти, ни насколько далеко расположен вход во двор.

Впрочем, оказалось, он шел верно. Пройдя лишь несколько шагов, он почти наткнулся на рассохшуюся кривобокую калитку, скрипящую на ветру. Прямо на досках была прибита табличка, однако надпись на ней расплылась со временем и превратилась в гротескную кляксу, внушающую беспокойство и легкий страх.

Не медля и не задумываясь, он дерзко толкнул калитку и под скрип ржавых петель вошел во двор. Все так же хрустело под ногами. Казалось, туман вытянул жизнь из звуков – хруст был глухим и плоским, нарисованным.

Он невольно усмехнулся своим мыслям: «Можно ли нарисовать звук? Можно ли услышать цвет? Увидеть… увидеть то, что находится за пеленой тумана?»

Ветер в ответ подхватил марево и разорвал его на длинные тягучие полосы. В образовавшейся бреши показались ступени, такие же черные и прогнившие, как и забор. Стараясь не обращать внимания на растущий страх и давящее, распирающее ощущение в животе, он поднялся по лестнице на веранду, в абсолютной темноте нащупав для опоры перила рукой, и тотчас же, содрогнувшись от отвращения, отдернул ее от мокрой и скользкой поверхности.

Хруст под ногами сменился столь же глухим и безжизненным скрипом гнилых досок. Стоя на террасе, он не мог видеть весь фасад дома, все еще полустертый туманом, однако явственно различал оконный проем, накрест забитый досками, возле которого под низким навесом находилась входная дверь, грубо и наспех слепленная из разномастной древесины. Дверь была плотно закрыта, однако время и влажность сделали свое дело – щели между досками были настолько широки, что стоило ему присмотреться, и он увидел бы внутреннее убранство дома. Однако мысль о том, что для этого придется прижаться щекой к блестящей и разбухшей от гнили поверхности, вызвала сильный приступ тошноты.

Замерев в нерешительности, он все же протянул руку и коснулся дверной ручки. Дернул… и чуть не растянулся, поскользнувшись на мокрой террасе, а дверь, неожиданно легко поддавшись, с каким-то почти чавканьем приоткрылась на несколько сантиметров и застряла, будто что-то в темной прихожей потянуло ее обратно.

Он застыл, не выпуская ручку, борясь с нарастающим желанием повернуться и бежать, бежать прочь из этого жуткого места. Как только он представил себе, что уходит, нет – улепетывает со всех ног, по колено проваливаясь в густой рассветный туман, что-то внутри него отозвалось болезненным толчком, и он услышал, или ему показалось, что он услышал, тихий настойчивый шепот: