Отраженье багровых линз

Глава I

Как много боли в слове «правда».

Некоторые люди, скрывая правду, считают себя защитниками. “Ложь во благо” – как они думают. Эта группа лиц даёт возможность забыть старые невзгоды, проблемы и эмоции ради беспроблемного движения вперёд. Но есть и другие, что считают своим долгом рассказать правду во что бы то не стало, ибо благодаря этому человек не совершит ошибки прошлого. Правда может доставить боль, неприятности и несчастье, но двигаться дальше будет без необходимости оглядываться назад. В неизвестность.

Мой отец относился к первым. Сыпал меня расплывчатыми формулировками и многозадачными взглядами, а на вопрос ребёнка: “Что изменило этот мир?”, отвечал: “Человеческое невежество.”. Я в силу возраста не понимал, о чём он говорит, и тогда то, донимая уже других переживших, заимел на руках ужасные слова. Конкретный способ уничтожения человечества как культуры и песчинки в космосе: “Термоядерный конфликт”.

С годами взросления я всё больше понимал человеческое невежество этих слов и всё больше интересовался миром, на кладбище которого теперь блуждают тени прошлого. Густые рощи зелени, мягкая трава и нескончаемое пение птиц – мечтательные иллюстрации старых открыток и книжек. Иллюстрации, породившие внутри бесхозного парня зависть к покинувшим его родителям. К их прошлой жизнь, заставшей расцвет природы и затерянное ныне чувство безопасности.

Я рассуждал об этом, стоя в полусгнившей квартире и выглядывая в разбитом окне ноябрьские колья осины. Её колышущиеся полуголые ветви с пыльной листвой – радиоактивных частиц тут предостаточно, не смотря на огромное расстояние от Омска, оказавшегося под ударом ядерных боеголовок, и ежегодного спада уровня пыли. Вздохнув, я поправил потрёпанный временем гражданский противогаз, сглаживающий мучительную участь легких во время вылазок, и покинул помещения двухэтажки.

Ступив на одну из многочисленных улиц Нижневартовска, мои старые берцы быстро обрели серовато фонящий камуфляж, схожий с опрокинутым через растрескавшуюся дорогу разбитым вандалами киоском, в котором я пробыл не менее получаса, надеясь отыскать какую макулатуру. Время убито не зря – кое-что уже в предвкушении долгожданного внимания на дне вещмешка.

Во время вылазок в город я не раз задумывался об истории этого места. Неделями пытался выйти на муниципалитет, поднимал документацию краеведческих музеев и школ, немало времени провёл в библиотеках – всё безуспешно. Кроме всемирной истории, съеденной мной ещё в детстве, я находил лишь крупицы немалой картины. Например, что на 1970-ый год, ставший началом конца, население Нижневартовска составляло не более нескольких десятков тысяч человек, что в тысячи раз меньше того, что я видел за последние два года. И ещё меньше за последние недели.

Уже был глубокий вечер, когда из спальных районов выплыло здание школы. Такое же, как и остальные в городе, но одновременно и единственное. Здесь, в сентябре того злосчастного года, под разрывающую перепонки воздушную тревогу моя семья с годовалым и постоянно сопливым ребёнком укрылась в бункере именно этой школы. Я там вырос. Наблюдал за течением смерти, последствиями голода, ожидания и страха неизвестности. Это ломало одних. Других это учило и закаляло.

Здесь ведь и дом моих родителей где-то?