Я попал на Дарни по будничному делу – как бывший спортсмен, а ныне скромный агент Олимпийского комитета.
Участие команды Дарни в Гала-Олимпиаде не вызывало сомнений. Сомнения вызывал размер планетарного взноса в олимпийский фонд.
Встречали меня солидно, но скучно. В зале было жарко, под потолком суетились и щебетали рыжие птички, в кадках томились чахлые деревца. По стене черным ожогом протянулась неровная полоса сажи.
В зал, опоздав к церемонии, ворвался, как бешеный слон, поседевший, раздобревший Син-рано, которого я встретил восемь лет назад в громадном, шумном и бестолковом Корае, на легкоатлетическом кубке. Там мы с ним оказались в одном гостиничном номере. Я выступал за Землю в прыжках в высоту, а он был одним из первых на Дарни толкателей ядра.
Встреча была такой, словно все эти годы мы провели в мечтах о ней.
– Ты живешь у меня, – сказал Син-рано, когда мы покидали космопорт. – Стены покрепче, чем в гостинице, хорошее бомбоубежище, ребята у меня надежные.
Слова Син-рано о бомбоубежище удивили меня. Впрочем, путеводитель не упоминал о войнах на планете, так что воспримем их как шутку. Но когда он затолкал меня на заднее сиденье своей машины, а сам уселся на водительское место, машина преобразилась: боковые стекла скрылись за металлическими шторками, а спереди осталась лишь узкая танковая щель.
– Не беспокойся, – сказал Син-рано.
В салоне пахло горячим железом и машинным маслом. Син-рано скинул пиджак. Под ним была перевязь с кобурой.
– Забавно, – сказал я. – Нигде об этом ни слова.
– Во-первых, – спокойно ответил Син-рано, – это местные неприятности, к тому же недавние. Во-вторых, такие события чернят репутацию. А малые планеты очень чувствительны к своей репутации. Олимпийский комитет, узнай он об этом, отлучил бы нас от движения.
– Значит, войны нет?
– Нет, – сказал Син-рано. – Я бы не стал тебя обманывать. Вдобавок…
Он не успел докончить. Бронированное чудовище выползло на шоссе наперерез движению. Наша машина вильнула и буквально прыгнула вперед.
Я не могу рассказать ничего интересного о дарнийских пейзажах, потому что любоваться ими сквозь танковую амбразуру сложно. Мы въехали в город; я догадался об этом по тому, что наше движение стало неравномерным – приходилось останавливаться на перекрестках, проталкиваться сквозь толкучку автомобилей. Вскоре мы окончательно застряли в пробке. И тут послышались нестройные выстрелы и крики. Впереди полыхнуло – там взорвалась бомба.
– Надо свернуть, – бормотал Син-рано. Машины вокруг сигналили, словно кричали. Это было похоже на пожар в театре, где в дверях застревает орущее скопище людей.
Внезапно стрельба стихла.
– Обошлось, – сказал Син-рано.
Мы подъехали к дому. Он стоял на склоне пологого холма, поросшего редкими деревьями. Между ними паслись коровы.
Нам пришлось довольно долго простоять перед высокой решеткой ворот, увитых поверху колючей проволокой. Наконец прибежал молодой человек, открыл ворота и сказал, что электричества в доме нет – Гинрини взорвали электростанцию.
– Познакомься, – сказал Син-рано. – Мой друг с Земли, Ким Петров, я тебе о нем рассказывал. А это Рони, мой младший.
Парень смутился. У него были светло-желтые волосы и тонкая кожа в веснушках, он легко краснел.
…За столом, который стоял в полуподвальном помещении – свет попадал туда через бойницы под потолком, мы сидели при свечах, – я познакомился с остальными членами семейства Син-рано. Старшего брата Рони звали Минро. Минро был худ, напряжен и преувеличенно аккуратен в движениях. Там же сидели два племянника и племянница по имени Нарини. Как сказал Син-рано, они осиротели шесть лет назад, теперь живут с ним.
