Выше, чем облака

Эмеральд шел навстречу Ирис. Он с трудом сохранял равновесие, однако намеренно держал спину прямо, хотя напряженные мышцы рук и лица выдавали все его мысли по поводу слишком тяжелой ноши: огромных деревянных ведер, доверху наполненных рассадой.
Взъерошенный, чумазый, в мокрой от пота рубашке и с перепачканными травой коленками, он чуть смутился при виде волшебницы и, как бы извиняясь, с привычным для него задором произнес:
— Привет, Ирис! — губы дрогнули, желая растянуться в улыбке, но юноша спешно подавил этот порыв. — Как видишь, Его Светлость наконец-то отважился облагородить сад и решил вовлечь всех в этот процесс.
Ирис сделала шаг навстречу и вместо приветствия попыталась пригладить его волосы:
— Хочешь, я помогу?
— Пожалуй, не стоит так сильно и быстро радовать Его Светлость. Мало ли что еще придет ему на ум. — Он поставил ведра на землю и покрутил головой, разминая шею.
— Ну, кроме как подать необходимый садовый инструмент, я помочь ничем больше не смогу, даже не рассчитывай, — Ирис с любопытством склонилась над саженцами.
Растения удивительно сочетались друг с другом по запаху, но не по внешнему виду. Расцепляя иголочки шиповника, имеющего шероховатый ствол в виде миниатюрной пальмочки, и крепкого, готового лопнуть от тягучего сока, зеленого листа алоэ, девушка недоуменно вздохнула. О чем думал главный садовник, доверяя такой внушительный масштаб работ простым придворным? Тем более, как водится, загадочным путем среди изнеженных и капризных растений затесались самые непривередливые и колючие сорняки.
— Восстановив тронный зал и башню, Его Светлость постановил взяться за ценный кусок земли? — Волшебница посмотрела наверх и в который раз оглядела заново отстроенную башню, год назад развороченную настолько, что в срочном порядке пришлось укрывать ее плотной парусиной, лишь бы предотвратить падение камней.
— И как обычно руководствуется своим любимым принципом: всего и побольше. — Шейные позвонки Эмеральда жалобно хрустнули, как сук под неуклюжим медвежонком. — Лишь неделю он радовался удачной реставрации, а потом вспомнил, что здесь еще и сад есть. Четверть века не интересовался — и вдруг приспичило! — Теперь он говорил возмущенно, с большим раздражением. Потирая кисти рук, юноша с трудом находил в себе силы не пнуть оба ведра, злорадно наблюдая, как, хотя бы в такой мелочи, терпит фиаско грандиозный план Его Светлости.
— Похвально. Но почему этим занимаешься ты, хранитель покоев, а не садовник? — Голос Ирис стал заметно мягче, как и всегда, когда Эмеральда что-то начинало раздражать. Вечно сдержанный и словно бесчувственный, только при волшебнице он почему-то позволял себе чуть больше вольностей.
— Угадай, кто придумал убранство сада, ни с кем не посоветовавшись? Когда Принц Туллий предъявил свой план садовнику, тот сказал, что пусть лучше его казнят, чем заставят глумиться над растениями, — молодой человек устало потянулся и вновь с ненавистью покосился на ведра. — Садовнику тотчас указали на ворота, а обустройство поручили нам.
Ирис прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Как и большинство историй, связанных с Принцем Туллием, эта была нелепа, незамысловата и, видимо, содержала некий двойной смысл, а старания Эмеральда этого словно бы не замечать всегда доводили ситуацию до абсурда. Стало ясно, что жалобные речи скрывают огромный намек о помощи, которую он, естественно, вслух не озвучит, но сделает все, чтобы Ирис сама предложила и настояла на вмешательстве в его дела.