Чужая жизнь

***

Упругие ветки хлестко секли по лицу, сбивая и без того прерывистое горячее дыхание. Каждый шаг давался с неимоверным трудом, но Степан упрямо шел вперед – на Восток….

***

– Ну, хлопцы, такость, не осрамите в Красной армии нашу родную Еловку! Не уроните, такость, чести нашего любимого колхоза! – напутствовал новобранцев худощавый и вечно кашляющий председатель «Луча коммунизма» Ермолай Минаевич.

– Особливо, так сказать, в свете текущего политического моменту, – вставил свое лыко в строку шибко умный бухгалтер Ипатий Федотович.

Васька Кудлатый растянул меха, а Зинка Колобанцева зычно затянула:

В Красну армию миленка

Ворошилов Клим забрал,

Чтобы строй родной, советский,

Мой миленок защищал.

– Устарелая твоя частушка, Зинка, – скрупулезно заметил Ипатий Федотович, – поскоку в данный временной момент Красную армию возглавляет не Ворошилов Климент Ефремыч, а другой сталинский орел – Тимошенко Семен Константинович.

– Да мне-то кака разница, – отмахнулась Зинка, – мне все едино, абы войны не было.

– Это ты брось, девка, – одернул ее председатель, – товарищ Сталин войны не допустит…

***

Степан прислонился плечом к старой осине и медленно съехал на колени, после чего осторожно опустил с плеч на траву окровавленного Федора…

***

Зинка продолжала горланить частушки, Васька наяривать на гармошке.

Толпа провожающих вышла к околице, где уже стояли, давно приготовленные, две широкие подводы с запряженными в них колхозными клячами.

Долговязый районный военком Куренков, лично прибывший в Еловку за призывниками, объявил погрузку, дав провожающим последние пять минут на прощание. Заголосили пожилые матери, завыли молодые бабы и девки, бросились обнимать своих ненаглядных сыновей, мужей и женихов.

– Ну, вы это, без рыданий тут, – забасил военком, скорее для проформы, поскольку в каждой деревне привык уже наблюдать одну и ту же картину, – не на войну же идут. Отслужат, через год, в крайнем случае, через четыре, если на флот судьба – домой вернутся, а кто будет отличником боевой и политической, так и в отпуск еще приедет.

Но толпа никак не отреагировала на его увещевания, будет он или нет еще, тот отпуск, а если и впрямь такое случится, то, что эти десять отпускных дней против четырех возможных лет солдатского ярма. А насчет войны тоже не загадаешь, как зашлют куда-нибудь на границу к самураям, или хотя бы в республики новые, которые месяц назад присоединили. А то и с финнами опять же.… Вон, прошлой зимой, во время финской кампании, в соседнее Зимогорье на Лукьянова пацана похоронка пришла. Тоже так вот уходил на год-другой послужить.

***

– Слышь, Степ, – прошептал пересохшими губами Федор, – я вот тебя спросить хочу, а чего ты меня тащишь-то?

– А что, прикажешь бросить тебя? – хмуро отозвался Степан.

– А что, не бросишь? – недоверчиво спросил Федор. – Бросишь, ведь, я знаю.

– Молчи, дура, – огрызнулся Степан.

– А может, выйдем на шлях да сдадимся, – после минутного молчания робко предложил Федор, – какие мы теперь вояки с тремя патронами на двоих?

– Ты на себя погляди, – отрезал Степан, – на что ты немцу нужен с перебитыми ногами? Лечить тебя будут, думаешь? Пристрелят враз.

– Эт верно, – с тяжелым вздохом согласился Федор, уже успевший за полтора месяца войны приобрести четкие представления о повадках немцев, – немцам я не нужен. А тебе? Тебе-то я почто сдался?