Казарка

Глава I

Если последним сентябрьским днем 2012г. вам случилось плыть по верхнему бьефу Грачевского пруда от плотины метров четыреста, то на изломе фарватера меж густых зарослей камыша и рогоза вы наверняка заметили охотника с ружьем, барски развалившегося в надувной лодке.

Вокруг нежным блюзом шуршал камыш, под водой резво шныряли забияки – окуни в полосатых робах, вороны после завтрака совершали воздушную прогулку, степенно болтая на лету с соседками по эшелону на ту же тему, что и 100, и 200, и 300 лет назад: «ка-р-р!» – «к-а-ар!..»

Из-за толстой спины плотины слышалось гулкое мычание коров, запоздало кукарекали петухи, лениво блеяли козы.

Пахло тиной, полынью и древесным дымом…

Федор давно привык охотиться в этом степном оазисе среди бескрайних плантаций моркови, лука и перца.

Приезжал затемно, и, накачав лодку, спешил снова насладиться так полюбившимся ему с детства зрелищем… когда в предрассветной тишине, изредка нарушаемой всплеском играющей рыбы, усталая ночь старательно полирует черным бархатом водную гладь; сквозь сказочные кусты рогоза расплавленным серебром пролегает лунная дорожка, и легкое покрывало тумана начинает нежно заволакивать отраженные в воде звезды; где-то в зарослях жалобно цокает сонная лысуха, в ответ сердито крякает дикая утка; то тут, то там пернатые обитатели водоема с шумом и треском вываливаются на чистую воду, и, радостно хлопая затекшими крыльями, совершают короткие заплывы – пробежки; прямо над головой, будто призраки, неслышно проносятся утки – стайками и поодиночке; по курящемуся испариной зеркалу воды невозмутимые ондатры начинают волочить гигантские усы расходящегося следа; затем, путаясь в золотистых нитях солнечных лучей, пролетает полная достоинства неуклюжая цапля, – и все вокруг начинает блистать, сверкать, искриться, наполняться щебетаньем, чириканием и кваканьем – «Here Comes the Sun!..»

Федор был уже не молод – в том возрасте, когда чувства сродни созерцанию водопадов Игуасу вызовет скорее не разворот с Наоми Кэмбэлл, а падение с небес подстреленной утки. Стал замечать, что слабеет зрением (+ 1,5 на каждый глаз; но правый – чуть хуже), быстрее устает, а в левой пятке после долгого сидения беспокоит сильная ноющая боль (похоже, пяточный шип); словом, ему уже стукнуло 54.

Однако, несмотря на все изъяны жизненных коллизий, Федору удалось сохранить гармонию душевных чувств. Если что-то и могло заставить его рассердиться, так это подмеченная им особенность: когда приносишь домой пакет с 1,5-литровыми пластиковыми бутылками минеральной воды, – как ни старайся поставить аккуратно, – хоть одна, но упадет.

Многие замечали, что подобно хлысту, который никогда не упустит шанса согрешить, Федор все время искал повода в чем-нибудь усомниться; ему льстила, – а, может, просто нравилась, – крылатая фраза, что сомнение – признак ума (впрочем, в истинности этого утверждения Федор тоже сомневался).

К примеру, он, как и все нормальные люди, никак не мог взять в толк: камыш вот тут перед ним – или же тростник?.. Располагая от природы пытливым рассудком, Федор хоть и сторонился топких мест фармазонства, но не упускал из виду ни одного сколько-нибудь значимого научного изыскания, – в том числе в области ботаники: ба!.. – оказывается, то, что мы привычно именуем камышом, на самом деле – тростник (Phrágmites austrális)!; но, с другой стороны, еще ни один специалист по пестикам и тычинкам вразумительно не растолковал: где первый, а где – второй.