Теория относительности

Некоторые думают, что одиночество – это чашка холодного кофе на пустой кухне. Или единственный прибор на столе.

Для иных одиночество – мерцающий экран телевизора в то время, когда смотреть уже нечего.

Кто-то скажет вам, что это строчка «Новых писем нет» в углу монитора.

Или тюремная стена, испещренная нецензурными и ужасными в своей правоте надписями.

Но Виктор знал, что такое настоящее одиночество. Теперь знал.

Это пустота. Черная, неподвижная. Наполненная миллиардами звезд, но все же пустота.

Одиночество – это корабль, стальной гигант, напичканный разнообразной аппаратурой, которая временами тикает, пищит, стрекочет и издает еще пару десятков характерных звуков. Она даже умеет говорить с тобой, эта аппаратура, сердце которой члены экипажа учтиво называли «Леди»: «Рада видеть вас, капитан. Все приборы работают в штатном режиме. Уровень кислорода…». Но даже тогда ты понимаешь со всей отчетливостью, что один – абсолютно – и все эти железки не только не помогут тебе, но и…

Виктору не хотелось развивать мысль дальше. Он помнил, как впервые после эвакуации своего экипажа спустился в грузовой отсек. Один. Там царила тишина, изредка прерываемая работой датчиков давления и кислорода. Но от этого становилось особенно страшно. Виктор физически ощутил волну ужаса, плещущуюся где-то в районе коленей, и поспешил вернуться в рубку. Пока еще мог.

В рубке было немного полегче. Совсем немного. Привычное капитанское кресло с привычными вмятинами и выступами, давно продавленными его крупной фигурой, создавало впечатление некого подобия уюта. Особенно если постараться не смотреть по сторонам на пустующие места остальных членов его экипажа.

Казалось, время тут застыло. Не совсем, но течет оно так тягуче медленно, что это сводит с ума. Движение в космосе, сколь быстрым оно бы ни было, и так практически незаметно. Не те масштабы. То, что на Земле показалось бы нереально скоростным, во Вселенной представляется не более чем поворотом головы черепахи. Все относительно. Виктор невольно улыбнулся, вспомнив любимую фразу мистера Мариани.

Но Виктор знал, что корабль не движется. Он застыл, потому что они бросили якорь. И еще потому, что лететь дальше не было возможности. Их генератор практически умер во время непродуманно быстрого старта с Эскудо.

Это была его вина. В большей мере его. Потому что Виктора в какой-то момент обуял страх, а страх – всегда наихудший советник. Но команда тоже была напугана, и отчасти потому капитан решился стартовать тогда. Со своим страхом он бы еще справился. Наверное.

Стекло главного иллюминатора казалось чуть мутноватым, будто запотевшим. Впереди призывно горел бледно-зеленый огонек Альтаира, словно зеленый свет светофора. Виктор подмигнул ему и подумал: «Извини, брат. Не сегодня. Видишь, движок что-то барахлит». А, может быть, он сказал это вслух. Не имело значения. Когда ты один в космосе на жестянке, не способной двигаться дальше, вообще мало что имеет значение.

Они прибыли на Эскудо два месяца назад. Беспилотник сделал интересные снимки, которые следовало бы проверить. Экспедиция доктора Хватова вытянула счастливый билет – они получили разрешение отправиться на Эскудо с научно-исследовательской миссией. И, что важнее всего, компания «Глобал» полностью просубсидировала эту миссию, что в последнее время случалось нечасто. Но и находка, что и говорить, была наиважнейшая – вода. Вода, во чреве которой могла зародиться жизнь, как это произошло на Земле.