Своих не бросаем. Век двадцать четвертый.

Кем мы были для Отчизны?

Не ответит нам ни один судья.

Жаль, что меру нашей жизни

Мы поймем, из жизни уходя.

Песня Трофима

По плодам их узнаете их.

Евангелие от Матфея, глава 7, стих 16.

Он отправил бы в Ад всех, всех кто виноват, прежде всего чертовых волфов, если бы это зависело от него…

Этот день начался так же, как и десяток предыдущих. Блекло-синие глаза открылись, немигающий взгляд уперся в холодный, белый потолок.

В автономном модуле на два человека недобрая тишина, которую даже в мыслях он боялся назвать кладбищенской. Время застыло. Тяжелый спертый воздух застревал в груди, жилая комната замкнулась в маленькую коробочку, такую ненужную, такую тесную, что он в ней почти задыхался. А еще густой запах гари, которого априори не могло быть в герметичных помещениях модуля, но он ощущал горькую, словно степная полынь бескрайних степей центральных областей континентов вонь, даже когда перед рассветом забывался в беспокойном сне.

Сквозь толстые бронестекла, защищавшие от смертоносной радиации снаружи, струился полумрак, вычерчивая на полу четко очерченный прямоугольник. Тьма стала гуще, невольно отметил он.

Тьма… закрывшая голубое, ласковое небо серо-черная пелена радиоактивных облаков сажи и пепла … та самая тьма, которая через несколько дней на столетия скроет от света поверхность планеты Дальний Форпост. В этом было нечто инфернальное (адское, дьявольское). Иногда ему казалось, что тьма с ним разговаривает. Рассказывает, как убила бессчетное множество людей. И тогда он плакал, тихо… без слез. Так плачут мужчины, давно позабывшие, что такое слезы.

Человек с усилием сжал губы и посмотрел на светящиеся цифры времени на стене – шесть утра. Пора.

– Спишь? – повернулся бледным лицом к кровати напарника и произнес негромко и хрипло со сна.

– Нет. Доброе утро, – напарник: Георгий Константинович Собенко повернулся к Владимиру. Уже в возрасте, он выглядел не то, чтобы мрачным, а подавленным и угнетенным. Глаза прятались под полуопущенными веками, он смотрел мимо Владимира, словно видел где-то в углу комнаты нечто ужасное.

– Да… доброе, – бесстрастно согласился Владимир и приказал компьютеру, – Комп, включи свет.

Потолок вспыхнул, осветив спартанскую обстановку. На миг зажмурился. Напротив тускло отблескивал встроенный в стену экран телевизора, дальше дверь в комнату удобств и рабочую, а из нее в крохотную кухню-столовую. Еще дальше вторая кровать. «Замороженный» взгляд напарника не отрывался от окна, от картины апокалипсиса снаружи.

Они привели себя в порядок и зашли на кухню-столовую, достали плитки белково-жирового концентрата из СПВКФ (стандартный паек воздушно-космических сил), именуемых в обиходе сухарями. Обезвоженные и спрессованные до каменной твердости, по ощущениям как халва, только не сладкая. Жесткие плитки размочили в воде и посыпали специями, придавая хоть какое-то подобие вкуса. Наскоро перекусили, избегая встретиться взглядами. Кофе сварили в микроволновке. Ели молча – разборка завалов и труппы. Труппы, труппы не способствовали общению. Первые пять дней они работали в столице планеты, городе Новоархангельске, в развалинах жилого комплекса. И какова же была их радость, когда они обнаружили в заваленном убежище почти сотню живых! Измученных, с радиационным поражением, но живых! Это стало подлинным праздником! Враг напал внезапно и слишком мало оказалось тех, кто укрылся и, после орбитальной бомбардировки, в живых осталось чуть больше процента населения. А планета еще сотни лет будет непригодна для жизни.