Букеты, или Петербургское цветобесие… Соч. гр. В.А. Соллогуба

Шутка в одном действии. Соч. гр. В.А. Соллогуба. Санкт-Петербург. В тип. императорской Академии наук. 1845. В 8-ю д. л. 63 стр.

Драматическая русская литература представляет собою странное зрелище. У нас есть комедии Фонвизина, «Горе от ума» Грибоедова, «Ревизор», «Женитьба» и разные драматические сцены Гоголя – превосходные творения разных эпох нашей литературы, – и, кроме них, нет ничего, решительно ничего хоть сколько-нибудь замечательного, даже сколько-нибудь сносного. Все эти произведения стоят какими-то особняками, на неприступной высоте, и все вокруг них пусто: ни одного счастливого подражания, ни одного удачного опыта в их роде. «Бригадир» и «Недоросль» породили много подражаний, но до того неудачных, пошлых и вздорных, что о них нельзя и помнить. Еще прежде Фонвизина некто Аблесимов проговорился, обмолвился как-то прелестным, по своему времени, народным водевилем «Мельник» и, кроме этого водевиля, не написал ничего порядочного. Были ли подражания «Мельнику», не знаем; но если и были, то наверное уродливые и пошлые, а потому и забытые. Капнист написал «Ябеду» – комедию, замечательную более по дели, нежели по исполнению. От «Ябеды» должно перейти прямо к «Горе от ума», а от него к драматическим опытам Гоголя, потому что все написанное в эти два промежутка времени решительно не стоит упоминовения.

То же самое можно сказать и о нашей трагедии или патетической драме. Еще из классических трагедий, и оригинальных и переводных, найдется несколько таких, которые заслуживали внимание и после трагедий Озерова. Но когда классическая трагедия у нас пала, с тем чтоб никогда уже не вставать, – мы до сих пор имеем только «Бориса Годунова» Пушкина да его же драматические сцены: «Пир во время чумы», «Моцарт и Сальери», «Скупой рыцарь», «Русалка», «Каменный гость». И, подобно комедиям Фонвизина, Грибоедова и Гоголя, эти произведения Пушкина тоже стоят в грустном одиночестве, сиротами, без предков и потомков…

Но касательно трагедии дело по крайней мере понятное; наша действительность еще не довольно развилась, чтоб поэты могли извлекать из нее материалы для патетической драмы. И потому это пока возможно, более или менее, только привилегированным гениям; для талантов же решительно невозможно. Но вот вопрос: почему и наша комедия сделалась тоже какою-то привилегией) одного гения и не дается таланту? Разве есть в мире такое общество, которое не представляло бы в своих нравах богатых материалов для комедии? Разве наши поэты и беллетристы не находят их в изобилии и не пользуются ими более или менее удачно, когда дело идет о повести? Повесть хорошо принялась на почве нашей литературы: лучшее доказательство в том, что повестью у нас занимаются с успехом и таланты и даже полуталанты – не одни гении… А комедия?.. Где она у нас? – нигде!..

Узнав, что граф Соллогуб пишет что-то для театра, мы порадовались, что человек с умом, талантом и светским образованием (которое в деле драматической литературы иногда может быть своего рода талантом) решился попробовать силы на поприще, которым издавна завладели посредственность и бездарность. Но вот новое произведение графа Соллогуба дано и на театре, куда съехалось для него почти все высшее общество; вот наконец вышла и книжка… и мы все-таки не знаем, что сказать о «Букетах»… В заглавии «Букеты» названы шуткою: в этом нет ничего дурного, и хорошая шутка, хороший фарс в тысячу раз лучше плохой трагедии или комедии… Но для шутки тоже нужен драматический талант, и в ее основании должна лежать истина, хотя бы и преувеличенная для возбуждения смеха. Мы не скажем, чтоб в основании шутки графа Соллогуба вовсе не было истины, равно как и более или менее действительно верных и смешных черт; но все это у него испорчено преувеличением. Хуже всего то, что пьеса основана на избитых пружинах так называемого русского водевиля. Чиновник, из угождения своему начальнику, бросает букет, но не той певице, партизаном которой считает себя его начальник; за это он лишается места… Если это шутка, то нельзя не согласиться, что очень смелая. Но бедному Тряпке мало было лишиться места: автор лишил его еще и невесты, и все по поводу букетов. Надо было в это вмешаться любви, и вот «влюбленный» перебивает у Тряпки его невесту, благодаря глупости ее матери, провинцияльной барыни… Но на чем же вертятся все наши водевили, как не на этой бедной интриге, с вечным пожилым женихом, над которым к концу торжествует юный, хотя и глупый любовник?.. Странно, что граф Соллогуб, с его умом и талантом, не придумал чего-нибудь более оригинального! Мы уже не говорим о том, что эта шутка есть шутка задним числом: петербургское цветобесие происходило прошлой зимою, а шутка над ним явилась почти чрез год. Не так понимают a propos (кстати) французы: чтоб пошутить