Из жизни вещей. Столик

Ольга Анатольевна и Михаил Валерьевич получили квартиру благодаря отцу Ольги Анатольевны, имевшему генеральский чин. Точнее, конечно, благодаря матери Ольги, которая не хотела делить с молодыми свою квартиру, но и не думала оставлять родную дочь без крова. Оля и Миша – тогда они еще обходились без отчеств, – были безумно счастливы: своя собственная квартира, пусть и однокомнатная, с отдельными ванной комнатой и туалетом, огромным балконом и интеллигентными соседями – все из ведомства отца-генерала. На новоселье никто из друзей не принес ни одной детской вещи, хотя Ольга была уже на седьмом месяце. Ничего не поделаешь – дурная примета, зато с миру по нитки укомплектовали домашнее хозяйство: родители Михаила привезли половики, кухонные доски и дубовые бочонки для засолки огурцов и капусты, родители Ольги – мельхиоровые приборы, диван-кровать и важный показатель благополучия – торшер. Друзья порадовали тяжелой сковородой, скатертью с салфетками, гранеными стаканами и чайником. И только как всегда странноватый Вовка – друг Михаила, принес столик, сделанный своими руками и, сам поглядывая на него с удивлением, как будто не понимая, что это он сделал, объяснил, что это стол для будущего малыша. «Новосельный» ужин был, как и положено, скромный, на скорую руку; гости устроились, где придется – на диване, на полу, на корточках. Затем мужчины пошли курить и забрали столик с собой – на него было удобно ставить не только пепельницу, но и нарзан или пиво. Вскоре почти вся компания выбралась на балкон, только родители Ольги уехали домой, так как папе нужно было соблюдать режим – на этом настаивали врачи, а родители Михаила легли спать на одеялах, но предварительно отец достал парням бутылку с мутноватой жидкостью, которая тут же сменила на столе пиво.

Столик стоял на балконе, ничего не соображая и только поблёскивая свежеокрашенными столешницей и ножками: столешница была синей, а ножки – желтыми. Когда он только появился на свет неделю назад, то сперва принял Вовку за своего родственника, если не сказать отца, но потом увидел другие столы в доме, поговорил и понял, что к чему, но к Вовке сохранил привязанность – все-таки он появился на свет благодаря ему.

На балконе отчетливей всего слышался разговор ребят, но фоном столик различал шум деревьев во дворе, между которыми бродил теплый летний ветерок. Небо было темно-голубым – балкон выходил на восток, – луна, видимо, пряталась за соседним домом. Столик внимательно прислушивался к шепоту деревьев и временами ему казалось, что он также стоит, закинув вверх ветки (или ножки?) и поскрипывает в тон окружающим братьям. Но затем кто-то ставил на него бутылку, и он возвращался в настоящее, теряя звук деревьев. Впрочем, он не ностальгировал, нет. Наоборот, он радовался своим крепким ножкам, гладкой, блестевшей от краски столешнице, чуть закругленным углам. Он с нетерпением ждал будущего.

И оно шло к нему на встречу. С самого начала столик стал важным членом семьи. Возможно, это случилось благодаря его нестандартному размеру: он был выше, чем обычный журнальный столик, но немного ниже, чем кухонный, что позволило ему совмещать функции первого, второго, а также множество других. Он недолго наслаждался летними деньками на балконе: вскоре его поставили возле раскладного дивана, и он стал Пеленальным Столиком. Жизнь в этот период была тяжелая – работать приходилось и ночью, и днем, но приятная – его накрыли свернутой в два раза фланелевой пеленкой, на которую опускалось такое маленькое тельце новорожденной Наташеньки. Она была беспокойной девочкой и много барахталась: сначала, лежа на спине, шевелила ножками и ручками, пытаясь поймать невидимую игрушку, а затем все норовила перевернуться, особенно когда мама Оля отводила взгляд. Столик тут помогал как мог: скрипел и кряхтел, привлекая внимание мамы, а в крайних случаях даже пытался приподнимать край столешницы, чтобы малышке не удалось перекатиться на живот и упасть. Приятен был и запах, который витал над столиком в этот период, позже он еще долго мог вызвать его в памяти.