Мастерская сновидений

Лев Аннинский

Критик, литературовед, неоднократный обладатель телевизионной премии «ТЭФИ»

Надо успеть, но скучно спешить

Галина Барышникова. Лекарство от скуки

Лекарство мечено 1991 годом. Переломный момент эпохи: от тверди железного времени к вольности межвременья. Переломный момент биографии: близкий к возрасту Иисуса Христа.

«Кто мы? Куда уйдём? Я умру и больше не буду?»

Может, лучше оставаться в волшебной власти снов, чем в скучной крутне реальности?

Самый простой, детски наивный, литературно элементарный способ покинуть скучную твердь: вынести с урока астрономии названия иных миров и перечислить, разжимая пальцы: «Меркурий, Сатурн, Венера…»

«А на пике Венеры каждый верил и помнил, что раскроется тайна на разжатой ладони…» Нет. Не раскрывается тайна. О чем-то молчат рассохшиеся инструменты брошенного оркестра. Насколько легче, проще, понятнее блуждать в пространствах – то в том, то в этом… Спрятаться от жути этих алюминиевых кастрюль и ночных горшков… от неизбывности послевоенных коммуналок… От скуки, от спешки, от быта.

Каким-то потаённым импульсом натуры Галину Барышникову выбрасывает из быта в бытие. Смена эпох спугивает круговую бестолочь пространства и замирает перед загадкой времени. Загадка – в мироощущении девяностовосьмилетней старухи, спокойно ожидающей конца. Загадка – в том, что погибли на фронте её сыновья, и знали, за что. Загадка – в подвиге бойцов, воинов…

А вот такого не хотите? Внук не вернулся из армии в мирное время: пьяные офицеры облучили в реакторе шестерых солдат. Трое умерли сразу… На стенах – рисунки: ракеты, звёзды, покорение пространств. День Космонавтики… Но время обрушивается на эту жизнь… или нежизнь? Душа справляется с тайнами пространств и замирает перед тайной времени. В смене поколений распадается «пространство внутреннего бытия». Чтобы собрать его, нужно что-то объединяющее… Дорога, по которой надо пройти в поисках себя…

Опять дорога. А над ней загадочно замирают облака. «Вечное течение жизни». Бездна за гранью скуки. «Исток всего».

Героиня тянется к Истоку.

Она лежит на койке в роддоме и видит под громадной лампой только что родившегося сына.

«Здравствуй, сынок. До свидания, милый…»

Всё тот же вопрос Бытия, перед которым встало поколение, попавшее в щель перестройки, в пропасть между эпохами. Здравствуй или прощай?

Сын – ещё один скиталец?

Как выстоять на этой тверди, если твердь сыплется осколками?

«Весь мир внутри нас. Что же это за мир такой, если вокруг одни осколки и разрушения?»

Вокруг… То есть в окошко. А если не вокруг, а внутрь? Если окошко не от тебя в мир, а из мира – в тебя?

А кто ты?

«Итак, жил-был ты. Или я. Разницы никакой…»

Или так:

«В жизни всё практически перетекает одно из другого».

Или так:

«В любом начале виден конец»…

Но если виден конец, то видно ли в нём – начало?

«Люди расходятся навсегда, а потом неведомым образом судьба сводит их снова, и эти круги и пересечения линий, эти временные касания и являются лабиринтами нашей вечности. И бредём мы со своим клубком, натыкаясь вслепую на препятствия, и если находим свою и только свою дорогу в этом бесчисленном пересечении – то это величайшее счастье и большая награда за долгий путь и утомительный поиск…»