Вдребезги

То лето было действительно хорошим. Мы ходили купаться и загорать. Плавать я правда не умею, но смотреть на сверкающую, теплую воду, на размеренно проходящие мимо лодочки мне очень нравилось. А он плавал много. Делал в воде какие-то невозможные трюки. Я смеялась и очень им гордилась. Он подходил, брызгал на меня водой и улыбался. Мы садились рядышком и начинали говорить.

– О чем вы говорили?

Обо всем. Мы много шутили. Обсуждали нашу свадьбу, которой, я знала, никогда не будет. Но думать о комичности церемонии, о наших до боли разнообразных друзьях – интеллектуалах, художниках, поэтах, алкоголиках, заводчанах и даже бездомных – было очень весело.

– Почему ты была уверена, что вашей свадьбы никогда не будет?

Я могу сказать «потому что он пил или нестабильно работал», но это не совсем правда.

– А в чем правда?

Я не знаю… Однажды мы были вместе. Это был грустный вечер. Он выпил и кое-что мне рассказал. Мы смотрели какой-то странный артхаусный фильм – один из тех, которые, вроде бы, нравятся, но после них такое ощущение, что ты оказался в каком-то душном, грязном и липком месте. Он начал вести себя слишком самоуверенно и поделился залихватской и мерзкой историей, как изменил своей бывшей девушке, как унизил ее и, по сути, растоптал. Я сидела будто громом пораженная. Оказалась, я могу пережить свою боль, но не могу пережить боль другого человека. Я хотела увидеть в нем – рассказывающем все это – обиженного и надломленного мальчика, который рушит все вокруг, потому что изувечен внутри. Но сама превратилась в плачущую маленькую девочку.

– Но ты говорила, что лето было хорошим?

Да-да. Очень радостным и светлым. Я вошла в его семью. Меня смешили шутки его мамы. Она говорила, что с удовольствием поменялась бы детьми с моими родителями. Я понимаю, что это не весело. Но я почувствовала себя своей – родной и любимой. Мне нравилось гулять с ним – по лесу и по горам. Бывают года с особенно нежным, приветливым летом. Был именно такой год. Я собирала цветы и постоянно улыбалась, гадала при нем на ромашке. Он забавно напрягался и ждал подвоха, но ромашка всегда давала позитивный ответ. С нами часто бродила смешная, ласковая собака. Она постоянно терялась, боялась каждого шороха, огромная – пыталась забраться ко мне на руки и спрятаться при виде опасности. Я понимала, что он меня любит, и видела в его глазах доброту. Демон, который так сильно обидел его девушку и со смаком рассказал обо всем мне, кажется, совсем исчез в нем.

У меня есть странная теория про монстра. В детстве я думала, что он вселялся в моего папу, когда тот пил. Но нужен монстру совсем не папа, была уверена я, а моя маленькая душа. Он раз за разом разбивал мою любовь к папе, заставлял меня мучиться и рыдать. Я выросла, сбежала от него. И вот монстр снова меня настиг. Но тем летом все было хорошо. Мои шрамы на лице подживали, нога почти перестала хромать. Я была счастлива и наслаждалась покоем и солнцем.

Познакомились мы очень просто. В то время я организовывала концерты в клубах, помогала друзьям с небольшими музыкальными фестивалями. К своей работе я относилась чересчур ответственно. Но так и нужно. Наверное. А сфера сама по себе была гипернеответственной – концерты вечно сдвигались, переносились и отменялись. Кто-то пил, кто-то впадал в депрессию, кто-то оказывался умалищенным, кто-то беременел, кто-то резко становился святым, уходил работать в офис или на завод. И я во всем этом хаосе до блеска полировала свой нереализованный материнский инстинкт. Временами я оказывала материальную помощь, временами – психологическую. Но чаще всего я сама была в шаге от переутомления и нервного срыва.