Новые Глаговки

© В. Авдошин, текст, 2021

© М. Авдошина, иллюстрации, 2021

© Де'Либри, издание, оформление, 2021

Любимая моя Атлантида в жизни, даже любимей байдарки, – село Троицкое под Ташкентом. С одной стороны там был дедов род, там мать вышла замуж за отца, там я родился, а с другой стороны – Тимур, Самарканд и незабвенная Бухара. Самой симпатичной работой для меня была работа подметальщика на железной дороге. Она давала возможность составить семейный финбаланс, писать интеллектуальные тексты и раз в год, в октябре, получать бесплатный билет в Среднюю Азию. Я – Весы, и самый верный друг на походе – моя мать, которая несла в себе такое удивление перед узбекской культурой, осиленной её сыном, что с ней было очень приятно путешествовать по Узбекии, Туркмении и Киргизии. В этот месяц она уступала мне всё: и смысл жизни, и маршрут, чего не делала дома никогда, всё держа в своем кулачке. А потом ушла мать далеко-далеко и насовсем. Исчезла железнодорожная работа, исчез бесплатный билет в Среднюю Азию. Я вошел во время, называемое дожитием. Не сразу, но я понял, что обречен ехать в деревню. Правда, с правом сделать её, если получится, следующей своей Атлантидой. Не путаясь под ногами у молодого поколения в городе, приехать, познать и влюбиться в самый последний раз. Для мечтателя ведь это очень важно – влюбиться в русскую деревню.

Катапультируясь под зиму в деревню не по своей воле, первое время я очень страдал от того, что не имел знакомых в деревне, потому что раньше, в бытность здесь матери, я приезжал сюда только на выходные. Переходил через зеленый щавелевый лужок (бывшая картофельная бейка Смолевых, копавшаяся лошадью, её, раз Алексей вышел из колхоза, потом отрезали) и тут сразу – калиточка, лопата – и скорей копать, воду от реки таскать да в обратный путь собираться. Некогда знакомиться было. А теперь-то, выйдя на деревенскую улицу и идя по незнакомой, в сущности, деревне, я не мог слова из себя выдавить. И конечно, как следствие – никакого слова не мог от других услышать. И всё это продолжалось довольно долго и мучительно. А потому я взялся для первого случая общения высматривать, кто как из деревенских общается с птицами, чтобы не стоять на месте, а как-то двигаться навстречу деревенскому социуму. Оказалось, на нашем краю деревни любителей птиц нет. Только в Нифонтовском доме, проданном и перестроенном новым старостой, висело несколько скворечников в молодых, хорошо взявшихся липах. Три или четыре домика, напоминающих птичью колонию. Ну и роскошная двойка старых лип в самом начале коровьего брода с деревенской дороги к реке не могла остаться без внимания птиц. Это у дома Ушакова. И славно перебалтывались, лежа на терраске, Серега со своей Галиной, о том, что вот-де, прилетевшие скворцы что-то, оказывается, и от соловьев имеют в своем пении.

Далее по деревне опять нет птичника до самого дома Пузырева, предпрошлого старосты. Он беседовал с людьми, приходящими к нему как к старосте, а его жена Катя привечала птиц в царственной трапезной: на молодой березе с краю от дороги, как раз перед их окнами, висели пятилитровики, густо посыпанные семечками. Катя была поклонницей синиц и воробьев. Часто зимой она приговаривала им: «Что ж вы рассаду мне всю потоптали и повыдергали весной? Я ведь вас зимой кормлю и от голода спасаю, а вы мне такое делаете!»