Медальоны Россини

Мне хочется думать, что некоторые мои друзья и знакомые моих друзей прочитали, в основном, вымышленную историю про шесть тактов в которой, в водоворот описанных там событий попали персонажи, как имевшие прототип в прошлом, так и герои, полностью мной выдуманные.

Не буду скрывать, что я и сам, иногда перечитываю эту повесть, правда, исключительно, для восстановления в памяти хронологии событий. Мне также приятно осознавать то, что версия моего дядюшки Рубио, благодаря и моим стараниям тоже, останется на долгие годы воплощённой в камне, пусть и в зашифрованном виде, на одном из кладбищ Петербурга.

Впрочем, это не совсем шифр, а запись, сделанная на общедоступном языке и, я бы сказал, общемировом языке. И для общения на этом языке не нужны ни переводчики, ни какие-либо толкователи. Этот язык знают многие в мире и давно на нём общаются. А «расшифровать» эту запись можно, зная и умея читать с листа ноты и, поняв о каких мелодиях идёт речь. После истории, описанной в той повести, прошло уже достаточно времени, и я имел все основания полагать, что она осталась только в памяти некоторых участников тех событий.

Жизнь моя вошла в размеренный ритм, как и у большинства людей – работа, дом, выход на прогулку по выходным. Но, вместе с тем, она и изменилась существенно. По вечерам стали практически обязательными для меня прослушивания произведений композиторов прошлого. Да, это стало одновременно и моим хобби и необъятным миром удовольствия. Вдохновляясь удивительными сочетаниями волшебных звуков, я порой открывал футляр и подолгу смотрел на скрипку, завещанную мне Рубио. Иногда я даже начинал играть на ней, ощущая невероятную корявость своих пальцев и слыша чудовищно фальшивые звуки. Если пальцы разучились играть, то слух у меня, был, по-прежнему хороший. Но, эти неудачные попытки извлечь из скрипки хотя бы приемлемые звуки, к моему собственному удивлению, не расхолаживали меня, а наоборот, подталкивали пробовать ещё и ещё раз.

Говорят, будто бы Дарвин утверждал, что человечество научилось создавать музыку и наслаждаться ею гораздо раньше, чем обрело способность говорить. Быть может, оттого-то нас так глубоко волнует музыка. В наших душах сохранилась смутная память о тех туманных веках, когда мир переживал своё раннее детство.

Может я выдавал желаемое за действительное, но эти мои многократные попытки сыграть на скрипке хоть что-то приятное, становились всё успешнее. Правда, дальше первых тактов концерта Баха ля минор, дело пока не шло, но «Сурок» Бетховена, кажется первую вещь, которую дают сыграть детям в начальном классе, я уже осилил.

Вы не поверите, но я стал играть гаммы. Наконец, через тридцать лет после учёбы в музыкальной школе, я внутренне согласился, что без них не осилить игру на музыкальном инструменте.

Я поставил перед собой цель снова, спустя годы, сыграть чудесный концерт Акколаи, ля минор, который со мной разучивал в детстве мой дядюшка Рубио. Как оказалось, этот концерт считается ученическим и его исполняют дети в начальной школе. За эти годы я, конечно забыл, как он звучит, но на всю жизнь у меня в памяти запечатлелась волшебная мелодия каденции этого концерта. Её я и попытался сыграть, обнаружив ноты концерта у Рубио. Причём, когда я их нашёл в шкафу, мне показалось, что это тот самый экземпляр, по которому меня обучал Рубио. Дело в том, что тогда, в детстве, я нечаянно опрокинул стакан с томатным соком на стол и часть жидкости попала на ноты. Когда через день или два Рубио увидел это, то на некоторое время лишился дара речи. Дядюшка очень трепетно относился к нотам, тем более, что тогда нужную партитуру было очень сложно найти. Красноватое пятно, возможно, то самое, я видел на нотах и сейчас.