ОН

Это— не о любви.

Но начинается с неё. Как, впрочем, и большинство глупостей в нашей жизни.

Здесь не будет идеальных финалов, белых платьев

и «он всё понял и вернулся».

Главы, как и в жизни: случайные, несовершенные, но свои.

Некоторые из них начались с фразы «он написал». Некоторые – с бутылки вина.

И почти все – закончились тишиной.

Но даже через тысячи «почти» ты всё равно приходишь туда, где ждёт одно-единственное слово: «Я»

—–

Эпиграф:

Иногда ты приходишь в галерею за вдохновением, а уходишь – с мужчиной, красками и очередной ошибкой.

––

Я не верю в «особенные вечера».

Но пятница пахла иначе. Немного белым вином, немного осенью, немного собой.

Вино направило меня посетить новую художественную галерею в центре города, о которой давно слышала от друзей.

Я зашла в галерею, укутанную мягким светом и приторным шёпотом интеллектуалов. Высокие потолки, пахнущие гипсом и деревом. Пол под каблуками чуть звенел – будто даже здание было частью выставки. Создавалось музыкальное сопровождение.

Я шла вдоль картин, как будто искала кого-то, а не что-то.

И остановилась.

Передо мной – яркая, дерзкая, будто вырвавшаяся за рамки холста работа. Цвета спорили друг с другом, а я сама с собой. Красный вёл войну с синим. Желтый пытался примирить.

Свет падал на пол под углом, как будто галерея решила сыграть в театр теней.

Краски кричали, мазки – дрались друг с другом. А после была исповедь.

Где-то в левом углу картины пряталась моя собственная мысль:

«А вдруг это и про меня?»

Я смотрела – и не понимала. А потом вдруг услышала:

– Нравится?

Я вздрогнула от голоса.

– Нравится, но не понимаю.

– Это и есть лучшее состояние. Искусство не для понимания. Оно для того, чтобы почувствовать себя не до конца уверенной.

– Она не требует понимания. Она требует уважения.

Сзади меня стоял высокий, с упрямыми волосами, небрежно собранными в пучок, и белой рубашкой, на которой было больше краски, чем ткани. В глазах у него было то, чего я опасалась в людях – концентрация.

– Вы автор?

– Можно сказать, что да. Хотя иногда мне кажется, что картина сама пишет себя, а я просто держу кисть.

– Тогда ты – Этюд.

Он рассмеялся.

– А ты?

– Я? Просто гость. Гость в этом городе, в этой галерее и, возможно, даже в своей жизни.

–

У нас было вино.

У нас были слова.

И возможно, даже было чуть больше, чем просто совпадение вкусов. А может, мы оба тогда просто слушали тишину не перебивая.

– Удивительно, ты говоришь, как человек, который любит искусство, но не даёт ему зайти слишком близко. Ты не даешь себе раскрыться.

– Потому что тогда оно может разочаровать.

– Или изменить.

– А это ещё хуже.

– Нет. Хуже – остаться прежней.

–

Он пригласил меня в студию.

Старый особняк с облупленной штукатуркой.

Там пахло маслом, пыльной тканью и бессонными ночами в попытках уместить свои чувства и эмоции на холст.

Я не умела рисовать. Но в его пространстве я вдруг почувствовала, что это не важно.

Он показал мне, как держать кисть. Я всё равно держала, как нож. Мне так было привычнее.

– Твоя абстракция напоминает мне о чём-то важном.

– О чём именно?

– О том, что хаос – тоже композиция. Весьма похоже на тебя.

–

Потом было кафе.

Деревянные стулья, которые скрипят, когда тебе нечего сказать, а молчать еще неприлично.

– Ты уверена, что не художница?

– Я художник по людям. По эмоциям. По воспоминаниям.