– Шевонн! Шевонн!
Это утро началось именно так. Я едва успела проснуться и привести себя в порядок, как с лестницы послышался взволнованный мамин голос. Нашу семью не назовешь образцовой, так что, приготовившись услышать все, что угодно, я спешно вышла из комнаты. И тут же чуть не столкнулась с мамой. Губы дрожат, в глазах стоят слезы, голос срывается. Я уверенно взяла ее за плечи и легонько встряхнула.
– Шевонн, это катастрофа!
– Мама, успокойся. Что случилось?
– Твой отец…он…
– Что, мама?
Я продолжала удерживать ее, но почувствовала, что если она прямо сейчас не скажет, в чем дело, держаться мы будем уже друг за друга.
– Он проиграл…все наше имущество,– выдохнула она.
А я поняла, что беспокойство, передавшееся от мамы, плавно превращается сначала в непонимание, а затем и в злость.
Да, мой отец – позор славного рода О’Грэди – заядлый игрок. Причем из тех, кому патологически не везет.
– То есть, как это проиграл все? Где он?
– В своем кабинете.
– Его что, опять всю ночь не было?
Мама на это лишь рассеянно кивнула. Мы привыкли, что отец часто возвращается домой за полночь, иногда под утро. Из дома уже давно пропали все дорогие вещи, вроде антикварных статуэток и серебряных столовых приборов. Все это, конечно, пряталось от него, но все равно рано или поздно пропадало.
Я твердым шагом направилась прямо к отцу в кабинет. Зашла, даже не постучавшись. Он сидел за столом, вцепившись пальцами в собственные волосы. На столе перед ним – стакан, полный виски, запасы которого отец исправно пополняет, тратя деньги, коих у нас и так не слишком много.
Ему явно было очень плохо, но я все равно громко рявкнула:
– Папа!
Он вздрогнул, поднял голову и, поморщившись, сказал:
– Шевонн. Это ты. Не кричи так, голова болит.
Кажется, это стало последней каплей моего терпения. Да, это мой отец. Но он худший из отцов, я давно в этом убедилась. И сейчас у меня не было никакого желания ему потакать. Поэтому я растянула губы в насмешливой улыбке и протянула:
– О, это значит, что она у тебя есть, – и закончила уже совсем другим тоном. – А вот совести у тебя нет! Маму трясет, будто война началась. Говорит, ты проиграл все наше имущество.
– Так и есть,– кивнул он.
И этот спокойный, равнодушный тон окончательно вывел меня из себя.
– Что ты говоришь, папа? Ты что, совсем с ума сошел? Решил оставить нас на улице?
– Как ты разговариваешь с отцом? Следи за своим языком! – он резко вскочил и уперся ладонями в стол.
– А как еще с тобой говорить? Ты ведь обещал больше не играть. Клялся, прощения просил, и что теперь?
Он как-то резко успокоился, сдулся, словно воздушный шарик и устало опустился в кресло.
– Я разберусь, Шевонн. Я со всем разберусь.
Как же, разберется он. Сейчас зальет глаза и проспит до вечера. А вечером снова уйдет. Только что он будет ставить на кон, на этот раз? Нас с мамой?
Выйдя из кабинета, я с силой захлопнула дверь и поспешила найти маму. Она сидела в гостиной и мяла в руках кружевной платок, уже даже не пытаясь вытирать им слезы, непрестанно катившиеся из глаз.
Подойдя к ней, мягко обняла ее и прошептала:
– Не переживай мама, все будет хорошо.
– Ох, Шевонн, детка, я ведь знала, что этот день когда-нибудь придет. Нужно было развестись и уйти от него еще тогда, десять лет назад, когда все это началось.
