Реликтовые истории

Автор

Страниц

275

Год

2015

В серии книг, созданных выдающимся поэтом и прозаиком Владимиром Алейниковым, «Реликтовые истории» занимают особое место. Эти книги рассказывают о былой эпохе, о талантливых поэтах, прозаиках и художниках отечественного андеграунда, и о колоритных личностях, которые оставили свой след в истории. В них также прослеживается уникальный период СМОГа, который запечатлелся в произведениях Алейникова.

Тексты в книге «Реликтовые истории» наполнены динамикой и характерной для автора плотностью. Алейников умело играет с выразительной ритмикой, закладывая ее в каждую строчку. Читая эту книгу, чувствуешь, как автор виртуозно манипулирует словами, передавая атмосферу прошлой эпохи.

«Реликтовые истории» - это только одна часть многообразного творчества Владимира Алейникова. Они стали неотъемлемой частью его произведений и являются настоящим сокровищем для современных читателей, привлекая своей оригинальностью и уникальным взглядом на исторические события. Эта книга несет в себе не только художественную ценность, но и позволяет заглянуть в далекие времена, ощутить дух того времени и понять, каково было быть свидетелем творческой и революционной эпохи.

«Реликтовые истории» призваны пробудить интерес к прошлому, вдохновить на исследование наших корней и позволить нам понять, что современное искусство невозможно без знания и понимания того, что было раньше. Они станут незаменимым вкладом в культурное наследие нашей страны и будут поистине ценным приобретением для каждого, кто ценит творчество Владимира Алейникова и интересуется историей русской литературы.

Читать бесплатно онлайн Реликтовые истории - Владимир Алейников

…Что со мной происходит? Я вздрогнул, вдали услыхав зов негромкий. Откуда он снова ко мне долетает? Всё оттуда же, брат, – из времён, где он всё-таки прав и в упрямстве своём: всё сполна он ещё наверстает!..

В сентябре, в золотом сентябре шестьдесят четвёртого года, на заре нашей странной, безумной, навсегда отшумевшей эпохи, в ту блаженную, ясную, чуткую пору, когда на холмистых московских просторах ещё вдосталь бывало и магически-властного, неизбежно высокого света, и плескавшего исподволь с юга отрешённо-смурною волною, неизменно родного тепла, в том особенно близком душе, напряжённо-свободном, заждавшемся отклика, что ли, пограничном, ранимом состояньи природы, в тот загадочный час предвечерья, в те мгновенья, когда по садам и по скверам вовсю полыхала листва, но уже подбирались к домам и деревьям сквозившие понизу тени – и готовился молча вонзить в сердцевину сплошного звучанья, в глубину созиданья, дыханья и чаянья, в ломкую ткань бытия, припасённую впрок и покрытую ржавью иглу разрушенья, смятенья и страха ледяной холодок неминуемой ночи, беды и зимы…

На такой вот щемящей, звенящей, как в юности, ноте и начать? Звук искомый приходит извне, появляется сам, потому что его-то и ждал я, звук единственно верный, желанный, а стало быть – мой, возникает из памяти, где немота с темнотою, как ни тщились прижиться, приюта себе не нашли, заполняет пространство, проходит сквозь время глухое, неумолчный, рисковый, томящий, зовущий, слепой, прозревает, встаёт на распутье, идёт по наитью, доверяясь чутью, прямо в речь мою – так, мол, и быть, – с ним приходит и строй – и растёт, и ведёт за собою – за судьбой, под звездой, над водой, по земле моей – в мир, где, легендою ставшие, все мы равны перед Богом.

Или, может быть, всё-таки так? —

Время СМОГа.

Трагедия. —

Что же!..

Звук зовёт изначальный – вот я закрываю глаза, словно вновь почему-то, как прежде, читаю стихи, чтоб глазами духовными времени суть различить, – и особенным, внутренним зрением вижу былое.

Вспоминаю две краткие заповеди, в современном духе, конечно, с молодёжным задором и юмором, лаконизмом своим изумившие не случайно меня, старика, вспоминаю вновь эти правила, исходящие от моих дочерей Марии и Ольги.

Первая такова:

– Папа, лицо попроще! —

когда меня изредка кто-нибудь где-нибудь фотографирует.

И вторая, не менее важная:

– Папа, не загружай! —

когда я, с людьми знакомыми нынче, в годы свободы, говорящий редко и мало, а то и просто молчащий осенью месяцами в своём коктебельском отшельничестве, вдруг, словно выйдя из транса, дорываюсь до собеседника и обрушиваю на него стремительную лавину информации разнообразной, мыслей, соображений, всего, что требует выхода, что накопилось внутри.

Ну прямо как две колеи или, тоже возможно, два рельса, по которым идёт моё скифское повествование!..

Снизить пафос, милые доченьки?

Попробую, право.

Но всё-таки…

Оркестровый тревожный прибой, со скрипичным, высоким захлёстом, с виолончельным, низким, вибрирующим раскатом, с выплеском труб, звенящим золотом и серебром, и с общим протяжным рокотом, звучит у меня в ушах.

Слух заполнен им. Что же делать!..

И тогда пробуждается зрение.

А потом оживает – память.

А за ней – и давнишний свет.

Продолжить чтение

Вам может понравиться: