Дама в очках, с мобильником, на мотоцикле

– Что я тебе скажу, Петрович, – Мормышкин повернулся к водителю, – непременно это Костька Свиридов у Санька твоего мотороллер увел. Этот Костька не раз за такими делами был замечен!

Петрович что-то невнятно пробормотал, и Мормышкин понял, что тот засыпает за рулем.

– Петрович! Эй, Петрович, ты чего? – Он повысил голос. – Эй, ты, остановись, а то ведь грохнемся!

– Да я в порядке… – ответил тот и встряхнулся. – Скоро уже приедем… Так что, ты, значит, определенно на Костьку думаешь?

– А на кого же еще? – авторитетно произнес Мормышкин. – Сам посуди, кто, если не он?

Этот аргумент произвел на Петровича сильное впечатление, и он снова замолчал.

Ночная дорога стремительно разматывалась, ложась под колеса. В свете фар вырисовывались придорожные кусты, редкие постройки, бесшумно мелькнула большая птица. В темноте знакомая дорога стала какой-то чужой, непривычной. Вдруг впереди показалось пятно яркого света, выросло, бросилось навстречу…

– Петрович, берегись! – вскрикнул Мормышкин, но было уже поздно: они почувствовали резкий удар, услышали грохот, звон разбитого стекла, скрежет рвущегося металла, машина вылетела на обочину и наконец остановилась.

Наступила глухая страшная тишина, нарушаемая каким-то странным повторяющимся звуком, как будто тихонько поскуливала собака.

– Что это было? – тихо, испуганно проговорил Петрович, повернувшись к спутнику.

– По-моему, ты кого-то сбил, – так же тихо ответил ему Мормышкин.

Он открыл дверцу, выбрался на дорогу, вгляделся в темноту.

Посреди шоссе лежал покореженный мотоцикл, а чуть в стороне от него – мотоциклист в кожаной куртке и без шлема. Мормышкин подошел к нему, наклонился. Под головой мотоциклиста расплывалось темное пятно, одна нога странно подергивалась, вторая вывернулась под каким-то неестественным углом. Из горла вырывалось то самое поскуливание, которое слышал Мормышкин. Он наклонился еще ниже, вгляделся в лицо жертвы и узнал ее.

– Толя? – проговорил испуганно. – Это, никак, ты? Толян, ты как – в порядке?

– Какое… там… в порядке… – с трудом выдохнул мотоциклист. – Помираю я…

– Да погоди помирать! – с фальшивым оптимизмом перебил его Мормышкин. – Сейчас мы с Петровичем тебя в больницу отвезем… Петрович! – окликнул Мормышкин приятеля. – Это же мы с тобой Толю Сыроежкина сбили!

– Ё-моё! – проговорил Петрович, обходя машину. – И крыло на фиг раскурочили…

– Послушай, чего скажу! – отчетливо проговорил мотоциклист. – Послушай!

– Ты это, погоди… сейчас мы в больницу…

– Да какая там больница… – прохрипел Толя.

Мормышкин нагнулся еще ниже, прижал ухо к самым губам пострадавшего. Тот зашептал, жарко, неровно дыша в ухо.

Чем дольше он говорил, тем страшнее становилось Мормышкину. То, что рассказывал ему Толя, казалось просто невозможным, невероятным. Теплая ночь сделалась зябкой, промозглой, как будто потянул ветер с Ледовитого океана.

– Ты это что? Ты это точно? – забормотал Мормышкин, когда Толя умолк. Но тот ничего не ответил. В горле у него заклокотало, Толя дернулся и затих.

– Ну, чего с ним? – проворчал, подходя, Петрович.

– Кажется, он… того… – отозвался Мормышкин, стащив с головы кепку. – Кажется, помер…

– А вот нечего по ночам на этом драндулете раскатывать! – обиженным голосом выговорил Петрович, и вдруг до него дошло. – Помер, говоришь? Как же так…