Ковчег

«Пишущая эти строки рука не должна руководствоваться сомнениями в написанном, так как нет на земле правых и неправых. Есть те, кто выбрал живую жизнь, и те, кто спит».

Меркаба

Алану сводит мозг от количества табака. Каждое утро Алан мечтает убить соседа. Днесь он схватил его за ногу, бросил надкушенным яблоком, шкуркой банана. Чаем горячим брызнуть, конечно, не поднялась рука. С вызовом посреди дня тормозил. После – рваным движением поправлял волосы, чтоб войти-таки в поворот истории. Ровно укладывал торс, солнце семь раз провожал – красив, как звенящие небесные траектории. Скрипел стеклорезом, скользил по маслу. Взглядом набожным провожал поезда. Взглядом набожным провожал поезда. Взглядом набожным провожал поезда.

Кончился день Алана… между мечт мягко выскользнул в пышный настой сомнений. Алан, помнится, часто спрашивал Мастера, для чего лицо помещается между коленей, но инструкции чёткой не получал.

У Юли эталонная осанка и фигура, идеальные зубы, безупречный вкус. В комнате уют и проветрено, на кухне не живут две грязные тарелки одновре́менно. Фикус глянцев, матрац полосат. Естественным образом Юля знает, что каждый сам виноват в том, что имеет мнение. Потому что оно, конечно, неправильное. Судите сами: если бы люди ведали что творят, то осанка, жильё и фигура тоже сделались бы идеальными, как у Юли. Юля охотно учит всему этому, громко смеясь и невольно превознося себя. Однажды Юля с ужасом признаёт, что не всем дано быть безупречными. Да. Но кому-то вечно приходится. И Юля, ни слова больше не говоря, кладёт свою жизнь на невнятный алтарь в ареале существования любимых ею существ. Горестно гомоня, мокнут адепты нового культа под ранним снегом на дальнем кладбище. Взгляды прикованы к паре свечей горящих и фото на свежей хвое. Теперь их поступки не так убоги на фоне Юли, но все ещё недостаточно вески, чтобы о них помнили.

Если Лев устает, он мечтает о львице. Не нужно зоологических дискурсов. Просто представьте льва, который весь день суетился по царским делам и думает, где бы гриву склонить, да так, чтоб с топленым маслом и ветчиной. У пегой (как он ее окрестил) – есть плюсы. Она певица. Талантливо лает, уверенно пребывает собой. Занимается тайной буддийской практикой, мантры читает. Сортирует мусор, гуляет по мостовой. Любуется шапками сопок, умеет мысли облечь в слова. (Помнит, что львица без льва – на пути преграда, и лев ей необходим как билет на высший уровень.) Гнедая (как он ее окрестил) – молода, и горда, и гневлива. Но формой – тонкая амфора золотого воска. По крайней мере, так он подумал, когда на нее польстился. И с ней очень просто – стоит брови нахмурить, она сама выводы сконденсирует. Вздохнет тихонько, сядет тесно с левого боку, и – всё не зря. Улыбается мудрый лев. А та, что с пятном – потайная, слабая. Мягкая, будто шелка тряпица. Нежная кисея. Та, что видит во Льве Бога, печень свою на ужин подаст ему, если надо, если вселенная выбора лучшего не дала. Та, что с пятном – глупышка тёплая, все печется о том, чтобы милому было ладно лежать.

Смять бы этих троих в руке, как букет цветов с разноцветными головками, и себе самому отдать.

То есть, переведу: Лев, когда устает, мечтает об утреннем холоде, от которого возле бедра любимой пищат котята.