На краю жизни

Морозно. Тёмная улица, тёмные дома – всё нагоняло суету, мрак. Кругом люди, люди. Девушка по имени Зоя шла неторопливо. На лице были видны следы усталости.

С крыш полились капельки. Кажется, что зима уже отступила, ещё чуть-чуть – и будет весна.

Она вспоминала, когда в последний раз приезжала к маме. На дворе было лето, деревья были усыпаны спелыми яблоками. Мама накрывала на стол во дворе, приготовив любимые Зоины ватрушки, разговаривая с дочерью:

– Зоечка, Зоечка, как я рада, что ты приехала! Вот заживем теперь. С работы мне пришлось уйти. Работы так много, что я не управлюсь.

Нину Борисовну – так звали маму Зои – на работе очень уважали. Она работала на фабрике закройщицей, лучшие годы отдала любимому делу. Но здоровье подкачало. Ее сердце постепенно давало сбои, сама она постепенно угасала. Придет на кухню, сядет…

– Я немного позже уберу, – говорит Нина Борисовна.

– Мамочка, не волнуйся, я сама приберу, – отвечает Зоя.

Зоя шла, и в ее памяти отложился каждый эпизод жизни.

– Эх, мама, мама, что ж я натворила? – горевала Зоя.

– Девушка, вам плохо? – останавливались прохожие.

Большой город, большие дома. Зоя брела по переулкам, забрела в тёмно-серый подъезд дома, где снимала на первом этаже комнату в трёхкомнатной квартире возле лестницы. Остальные две комнаты были закрыты. Марья Петровна, хозяйка квартиры, женщина лет шестидесяти, в этих двух комнатах держала добро, нажитое за всю жизнь. Жила она по соседству в другом доме со своей дочкой, прибегала к Зое. Открывала комнаты со своим богатством (богатством она называла много-много платьев, шляпок, корсетов и разной всячины. В молодости работала в театре костюмером и после каждого представления половину нарядов умудрялась забирать домой).

Начался новый сезон, и спектакль, который репетировали месяцами, не удался.

– Куда вы смотрели? – кричал постановщик. – Давай Годунова сюда! – скомандовал он.

Бегали актеры.

– Марья Петровна, давай костюмы! – крики, крики, шум.

Марья Петровна всех одела, а Ивана Грозного одеть не смогла – его шубу забрала домой. Крики, крики, шум.

– Моль съела шубу, – ответила Марья Петровна с грустью.

– Раздевай Годунова, пусть в трусах ходит! – скомандовал режиссёр.

– Ищи ему одежду Сусанина, – режиссёр раздавал приказы.

Зрители, может, и обратили внимание, что Годунов вышел в лохмотьях и за ним волочился большой кафтан.

– Марья Петровна, я доверяю вам сценические костюмы, сделайте так, чтобы ни одна мышь, ни один таракан или моль не попали в гардероб, иначе все актеры в трусах выступать будут, – скомандовал директор театра.

Марья Петровна вышла из кабинета директора и пошла домой.

Тук, тук…

– Кто там? – спросила Зоя.

– Марья Петровна, это вы? – спросила Зоя.

– Да, я.

– Пойдём, моя дорогая, в магазин – шляпки завезли.

Зоя везде сопровождала Марью Петровну. У самой Зои денег даже на еду не было. Бывало, пробегает до полуночи с Марьей Петровной.

– Смотри, смотри, какая я была красивая! – говорила Марья Петровна после очередных покупок.

– Что смотришь, моя дорогая, собирай! – сказала Марья Петровна.

– Марья Петровна, уже в шифоньер не влезает, – сказала Зоя.

– Ох, неуклюжая ты у меня, – ответила Марья Петровна.

Марья Петровна пошла домой. Зоя поела суп на воде и побрела спать.

Новый день. Зоя работала курьером. Папки, бумаги.