Былое и думы. Детская и университет. Тюрьма и ссылка - Александр Герцен

Былое и думы. Детская и университет. Тюрьма и ссылка

Страниц

190

Год

2022

«Былое и думы» – это уникальная автобиографическая хроника, которую Герцен написал в течение нескольких лет, начиная с 1852 года и заканчивая 1868 годом. Это произведение признано ведущими литературоведами и историками нашей отечественной прозы и считается одним из ключевых литературных шедевров XIX века в мемуарном жанре. Сам Герцен сравнил эту работу с большим домом, который постоянно растет и расширяется «с подстроенными этажами, достроенными помещениями и дополнительными крыльцами».

В эту удивительную книгу включены первые две части «Былого и дум», которые рассказывают о детстве и юности автора, проведенных в доме его отца – образованного аристократа с сложным характером. Здесь описывается его первая встреча с Н. Огаревым, с которым Герцену предстоит поддерживать долгую дружбу на протяжении всей жизни. Рассказывается о вхождении Герцена в круг молодых либеральных интеллектуалов, его аресте, заключении в тюрьму и ссылке в Вятку, а позднее во Владимир.

С новыми эмоциональными откровениями и свежими впечатлениями, Херцен дополняет свою хронику, расширяя и углубляя его мастерство и качество его произведения. Он несет нам свой собственный уникальный взгляд на события, места и людей, которых он встречал в своей жизни. В каждой странице этой работы пронизывается чувство страсти, силы и бескомпромиссности, которые были характерны для жизни и творчества Герцена.

Читая «Былое и думы», мы погружаемся во всепоглощающий мир автора и вместе с ним переживаем все его радости и страдания. Это не только история одного человека, но и история эпохи, история страны. Все это делает «Былое и думы» поистине неповторимым произведением в истории русской литературы.

Читать бесплатно онлайн Былое и думы. Детская и университет. Тюрьма и ссылка - Александр Герцен

Н. П. Огареву

В этой книге всего больше говорится о двух личностях. Одной уже нет, – ты еще остался, а потому тебе, друг, по праву принадлежит она.

Искандер. 1 июля 1860. Eagle’s Nest. Bournemouth
* * *

© ООО «Издательство „АСТ“», 2022

* * *

Многие из друзей советовали мне начать полное издание «Былого и дум», и в этом затруднения нет, по крайней мере относительно двух первых частей. Но они говорят, что отрывки, помещенные в «Полярной звезде», рапсодичны, не имеют единства, прерываются случайно, забегают иногда, иногда отстают. Я чувствую, что это правда, – но поправить не могу. Сделать дополнения, привести главы в хронологический порядок – дело не трудное; но все переплавить, d’un jet[1], я не берусь.

«Былое и думы» не были писаны подряд; между иными главами лежат целые годы. Оттого на всем остался оттенок своего времени и разных настроений – мне бы не хотелось стереть его.

Это не столько записки, сколько исповедь, около которой, по поводу которой собрались там-сям схваченные воспоминания из былого, там-сям остановленные мысли из дум. Впрочем, в совокупности этих пристроек, надстроек, флигелей единство есть, по крайней мере мне так кажется.

Записки эти не первый опыт. Мне было лет двадцать пять, когда я начинал писать что-то вроде воспоминаний. Случилось это так: переведенный из Вятки во Владимир – я ужасно скучал. Остановка перед Москвой дразнила меня, оскорбляла; я был в положении человека, сидящего на последней станции без лошадей!

В сущности, это был чуть ли не самый «чистый, самый серьезный период оканчивавшейся юности»[2]. И скучал-то я тогда светло и счастливо, как дети скучают накануне праздника или дня рождения. Всякий день приходили письма, писанные мелким шрифтом; я был горд и счастлив ими, я ими рос. Тем не менее разлука мучила, и я не знал, за что приняться, чтоб поскорее протолкнуть эту вечность – каких-нибудь четырех месяцев… Я послушался данного мне совета и стал на досуге записывать мои воспоминания о Крутицах, о Вятке. Три тетрадки были написаны… потом прошедшее потонуло в свете настоящего.

В 1840 Белинский прочел их, они ему понравились, и он напечатал две тетрадки в «Отечественных записках» (первую и третью), остальная и теперь должна валяться где-нибудь в нашем московском доме, если не пошла на подтопки.

Прошло пятнадцать лет[3], «я жил в одном из лондонских захолустий, близ Примроз-Гиля, отделенный от всего мира далью, туманом и своей волей.

В Лондоне не было ни одного близкого мне человека. Были люди, которых я уважал, которые уважали меня, но близкого никого. Все подходившие, отходившие, встречавшиеся занимались одними общими интересами, делами всего человечества, по крайней мере делами целого народа; знакомства их были, так сказать, безличные. Месяцы проходили, и ни одного слова о том, о чем хотелось поговорить.

…А между тем я тогда едва начинал приходить в себя, оправляться после ряда страшных событий, несчастий, ошибок. История последних годов моей жизни представлялась мне яснее и яснее, и я с ужасом видел, что ни один человек, кроме меня, не знает ее и что с моей смертью умрет истина.

Я решился писать; но одно воспоминание вызывало сотни других; все старое, полузабытое воскресало: отроческие мечты, юношеские надежды, удаль молодости, тюрьма и ссылка – эти ранние несчастия, не оставившие никакой горечи на душе, пронесшиеся, как вешние грозы, освежая и укрепляя своими ударами молодую жизнь».