Обрученные Венецией

«Я виноват лишь в том, что когда-то увидел в вас что-то святое»

Наскоро спрыгнув с гондолы, Каролина бросилась в палаццо сенатора Фоскарини. Внутри стояла привычная тишина, очевидно, слуги были увлечены домашней работой, а он отсутствовал.
Синьорина метнулась в кабинет хозяина, который наудачу оказался открытым. У нее не было времени думать о последствиях своих действий — обида и отчаяние правили ею. 
Недолго думая, Каролина бросилась к оружейному шкафу. Дернув за ручку неподдающейся дверцы, она вспомнила, что у отца та закрывалась на маленький ключик, хранившийся в письменном столе. И удивительно совпадение, но ключ от шкафа сенатора лежал в том же месте.
Ее трясущиеся от волнения руки лихорадочно перебирали ключи на связке, каждым из них пытаясь попасть в замочную скважину. Наконец та щелкнула, и Каролина схватила первое, что попалось ей под руку, — аркебузу, стрелявшую короткими стрелами, которую ей приходилось прежде видеть у герцога. Внезапный звук шагов позади синьорины заставил ее резко обернуться.
— Хорошо, что вы уже вернулись, Каролина! Мне хотелось кое-что… 
Представшая картина заставила сенатора смолкнуть и с изумлением застыть буквально в трех шагах от невидимого глазу шквала ярости, кружащего вокруг ее тела. Наряду с неведомой ему прежде ненавистью в потускневшем небесно-голубом взоре, из ее глаз прямо ему в душу устремился луч презрения, решительно коснувшийся сердца и оставивший на его краешке болезненный ожог.
Она резко подняла руку и направила на Адриано дуло аркебузы. Остановившийся в дверях сенатор оставался недвижимым, с тревогой и недоумением сосредоточившись на движениях своей гостьи. Застывшие в глазах слезы красноречиво взывали о помощи, а предательская дрожь в руках свидетельствовала о страхе, тщетно пытающемся прикрыть себя мнимой решительностью. 
Но Каролина настырно держала прицеленное в сенатора оружие. Тот поначалу словно пребывал в ожидании, когда его голова озарится догадками о происходящем, но его мысли одолела поразительная пустота.
— Что-то случилось, синьорина? — наконец-то, спросил он.
— Случилось? — яростно вскрикнула та. — Вы продолжаете бесстыдно издеваться надо мной, сенатор!
— Я не понимаю вас, Каролина... — проговорил он, сдерживая внешнее спокойствие и внутреннюю тревогу. — Не могу вспомнить, когда же прежде я имел неосторожность, как вы выражаетесь, издеваться над вами...
— Не можете вспомнить? Вы — лжец, предатель, лицемер... — кричала она, отдав себя в полное распоряжение гневу и потоку обжигающих слез. — Я вас ненавижу... Вы сделали меня пленницей своих владений, разыграли бездушную пьесу о том, что...
Несомненно, он должен был сразу догадаться, что причина именно в этом.  Его ложь все-таки всплыла… вот только как?
Плотно прикрыв за собой дубовую дверь, Адриано смело шагнул ближе к Каролине. В его действиях читалось хладнокровие, но его душой овладевала нарастающая дрожь. И это был не страх. 
— Синьорина, неужели вы собираетесь стрелять? Вы умеете обращаться с этим? — спросил он с легкой ухмылкой, но тут же вспомнил, что ее качествами стрелка ему уже приходилось восхищаться в Генуе.
— Вы сомневаетесь, сенатор? Вам, должно быть, неизвестно, на что способна дама, оставшаяся наедине со своим гневом и потерявшая свою свободу в плену у врага? Душевно изувеченная настигшим разочарованием от разбитых надежд? Как я могла сразу не догадаться? Генуя и Венеция никогда не были друзьями... И мне, генуэзке, надеяться на помощь венецианца было бы смешно... Если бы я только была разумней... Если бы не смела предаваться наивности и мечтам... Тогда я сразу поняла бы вашу сущность. И мне стало бы известно, что именно вы и ваши войска уничтожили мою семью!