Сквозь столетия

Дождь барабанил по черепичной крыше старого провансальского дома с такой настойчивостью, словно требовал впустить его внутрь. Селеста Дюбуа поправила мягкое одеяло на спящем сыне и вздохнула так тихо, чтобы не разбудить его. Трёхмесячный Люк наконец уснул после долгих часов капризов, и в доме воцарилась та особенная, хрупкая тишина, которую знает каждая мама – драгоценная и такая недолговечная.

Она отошла от детской кроватки, стоящей в углу гостиной, и подошла к высокому окну. За стеклом, покрытым дождевыми струйками, простирались бескрайние лавандовые поля – сейчас серые и унылые под октябрьским небом, но летом превращающиеся в фиолетовое море, от которого захватывает дух. Как же она мечтала об этой идиллии, когда Антуан впервые привёз её сюда три года назад! Тогда казалось, что жизнь в Провансе станет сказкой – старинный каменный дом XVIII века, виноградники на холмах, оливковые рощи, пропитанные солнцем и ароматами трав.

Реальность оказалась совсем иной.

Селеста провела рукой по запотевшему стеклу, оставив на нём прозрачную полоску. Антуан всё больше отдалялся от неё, особенно после рождения Люка. Работа в строительной компании в Марселе поглощала его целиком – по крайней мере, так он утверждал. Даже по выходным он находил причины задержаться в офисе, возвращаясь домой поздно вечером, усталый и молчаливый. "Кризис в строительной отрасли, дорогая, нужно удержать контракты", – объяснял он, но Селеста чувствовала, что дело не только в работе.

А она оставалась здесь, в этом красивом, но таком пустом доме, наедине с ребёнком и своими мыслями. Декретный отпуск превратился в бесконечную череду одинаковых дней: кормления, смена подгузников, короткие прогулки по саду, где даже цветущая весной лаванда не могла развеять растущую тоску. Раньше она работала переводчицей, любила свободу и путешествия, а теперь чувствовала себя пленницей в золотой клетке.

Свекровь, мадам Дюбуа, уехала к старшей дочери в Ниццу на две недели, оставив Селесту совсем одну. С одной стороны, это было облегчением – не нужно было выслушивать её едкие замечания о том, как правильно воспитывать детей и вести хозяйство. С другой стороны, дом без неё казался ещё более мрачным и тихим.

Люк зашевелился во сне, и Селеста замерла, ожидая плача, но малыш лишь сжал кулачки и снова погрузился в сон. Она тихо прошла через гостиную, где портреты предков мужа смотрели с картин строгими глазами, и поднялась по широкой каменной лестнице на второй этаж. Её шаги глухо отдавались в тишине дома.

На втором этаже располагалась комната, которую свекровь гордо называла "библиотекой", хотя большинство книг там покрывала толстая пыль. Именно здесь Селеста проводила вечера, когда Люк спал, пытаясь найти что-то интересное для чтения. Французская классика наводила скуку – Бальзак и Золя казались слишком тяжёлыми для её нынешнего состояния души. Современные романы, которые она заказывала через интернет, читались на одном дыхании, но не оставляли никакого следа в памяти.

Селеста включила торшер у кресла и огляделась. Дождь усилился, и звук капель по крыше стал почти мелодичным. В такую погоду особенно остро чувствовалось одиночество.

Её взгляд упал на старый секретер у окна – массивный предмет мебели из тёмного дерева с инкрустацией, который всегда привлекал её внимание. Мадам Дюбуа как-то упоминала, что там хранятся семейные документы и письма, но никогда не разрешала рыться в них. "Это семейная история, дорогая, не для посторонних глаз", – говорила она с тем особым тоном, который не терпел возражений.