Как-то раз в одном царстве решили свергнуть царя. Однако, понятным это стало не сразу – причём, не только для царя с охраной, но и для самих смутьянов.
Началось это вот как.
Однажды три пластилиновых друга заявили о переменах к лучшему, и вышли с этим в свет. Вернее – к единственному фонарному столбу посреди парка.
Волеизъявив на асфальте об электрификации всего парка, молодые люди на своих же лозунгах и заснули. А когда на рассвете двухголовый светоч проснулся, то увидел рядом с собой деревянного человека. Позади него поспешно ковыляла прочь третья голова.
Незнакомец же сидел на корточках и молча изучал надписи.
– Ну, наконец-то! – вдруг проговорил он, поднимаясь на ноги. Его глаза горели. Он помог подняться и оставшимся пластили́нтам, а затем стал говорить. Он говорил о жизни, о высоких идеях, к которым должны стремиться наделённые жизнью, и о ветре перемен, необходимом для реализации таких идей.
Когда деревя́нец от души пожал слушателям руки, их пластилиновые ладони пронзили металлические кругляши.
– Спрячьте, – сказал, будто пролязгал, деревянный человек. – Вы это заслужили.
Тут же распахнулись пластилиновые грудины, и медяки исчезли…
***
В тот же день группа пластили́нтов значительно выросла в размерах. И заняла место на площади перед самим дворцом. Требования её также изменились: электрификация всех парков в царстве – и не меньше!
Прошло несколько дней.
Толпа тре́бовальщиков росла.
Вместе в пластили́нтами на площади теперь горланили безрабо́тники и пустотелые шокола́дцы. Была замечена даже горстка сахари́нтов со стекля́нцами. Но после дождя с градом от первых краснокнижных не осталось и следа, а останки вторых по наущению деревя́нцев ушли в пределы самого старого пластили́нта. Старик от такого внимания быстро сменил брюзжание на заговорщицкий вид, а размахивания клюкой – на полную грудину медяков. Он занял почётное место среди демонстрантов, для которого ему выделили кресло-каталку.
Демонстранты же в своих требованиях пошли дальше. И теперь к паркам на транспарантах добавились лесопосадки, чердаки многоэтажек и подвалы на заброшенных стройках. А к электрификации – четырёхдневная рабочая неделя и бесплатное какао.
Между тем, обладатели тайных медяков и обладатели лязгающих голосов продолжали тайно собираться. Лучше всего для таких собраний подходили стихийные палатки среди протестующих – они появлялись перед каждой встречей и сразу после её окончания исчезали.
Однажды после очередной стихийной палатки стали меняться плакаты. Они прибавили в цвете, в размере. Но постепенно утратили рамки. Это стало понятным, когда наряду с требованиями на плакатах появилось место обличению.
Теперь в вину царству вменялось само наличие в нём тёмной стороны. Вместе с таким инкриминированием появлялся призыв к избавлению. Хотя понимания, как избавиться от этой тёмной стороны, ни у кого из протестующих не было. Лишь остро ощущалась необходимость самих перемен. Пока же – в ожидании так нужного всем озарения – обличающие тре́бовальщики пухли на харчах деревя́нцев, матерели и умудрялись при этом проводить затейливые параллели.
К примеру, на одном из транспарантов появилась следующая надпись: «Электрификация наших душ». Что сие означало, никто толком не знал. Но звучало красиво. И загадочно. А потому транспарант прижился…
