Принц для Сумасшедшей принцессы

Он проболел очень долго, всю зиму. Состояние его здоровья то улучшалось, то снова ухудшалось, пугая меня затяжными припадками судорог и многочасовыми приступами лихорадочного жара. Несколько раз он находился на волосок от смерти, выкарабкиваясь лишь чудом. Но к весне самое худшее все-таки осталось позади, и я смогла вздохнуть с облегчением, признавшись самой себе – он выживет. Хотя увы, я смогла выходить лишь его истощенную недугом физическую оболочку, не сумев спасти легкокрылую душу. Теперь он словно каменный истукан неподвижно сидел в кресле у камина, проводя целые дни в тупом, сонном оцепенении - никак не реагируя на внешние раздражители и не отвечая на адресованные ему вопросы. Немигающий взгляд потускневших золотых глаз замертво вперился в одну точку, из уголка вялого рта свисает нитка тягучей слюны. Он здесь – с нами, и в то же время – его здесь нет, а утерянный разум принца блуждает где-то далеко, отказываясь возвращаться в постаревшее, иссохшее тело. Глубоко ввалившиеся глазницы окружены сеткой морщин, волосы поседели, обвитые узловатыми венами руки уродливо скрючились. Душа, молодость и красота покинули эти бренные руины минувшего величия - будто в насмешку оставив мне тень былого Астора, с немым укором скорчившуюся в мягком кресле.
Он не мог самостоятельно есть и пить, ходил под себя и источал омерзительный трупный запах, вызывающий отвращение у всех, кроме меня. Я нянчилась с ним как с ребенком, готовая стойко переносить любые неудобства, только бы хоть чем-нибудь облегчить его скорбную участь. Позабыв о детях и делах страны, я проводила часы и сутки возле его кресла – нежно опекая беспомощного, безумного старика – некогда называвшегося прекрасным принцем Астором. Я прижималась к его неподвижным ногам и пылко целовала безобразные руки, пытаясь пробудить уснувший разум великого гранд-мастера демонов. Но все мои попытки оставались напрасными, не принося ни малейшего результата. Не помогли ему и усилия наших магов, испытывавших на принце свои самые сильные заклинания и лекарства. Ожидаемого улучшения в его состоянии так и не наступило, и постепенно от Астора отступились все кроме меня, да еще Люция – иногда посещавшего странного больного и с любопытством рассматривающего его непроницаемое лицо. Догадывался ли Люций о том, кем доводится ему этот неопрятный старик? Возможно – да, ибо чем еще можно объяснить бесконечное терпение семилетнего мальчика, непоседливого от природы, но между тем – старательно кормившего с ложки своего неблагодарного пациента? Врожденным милосердием или же все-таки зовом родственной крови, властно звучавшим в его молодом сердце? Проклиная собственную нерешительность, я многократно порывалась рассказать сыну всю правду обо мне и Асторе, но так и не отважилась это сделать…

Начало лета в этом году выдалось теплым и ветреным. На дворе стоял самый разгар мая, превративший наш сад в белую вакханалию пышно распустившегося яблоневого цвета - чем-то схожую с зимней пургой и напоившую порывистый ветер сладостным ароматом, кружившим голову всему и всем. Усеянные цветами яблони напоминали мне юных невест, принарядившихся в ожидании обещанного им жениха. И видимо поддавшись очарованию этой невинной яблоневой сказки, у нас в округе играли свадьбу за свадьбой, но я отклоняла все приглашения на устраиваемые торжества – предпочитая проводить время возле Астора, поместив его в вынесенное из дома кресло.