Lori Nelson Spielman
THE LIFE LIST
Copyright © 2013 by Lori Nelson Spielman
All rights reserved
Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».
© Е. Большелапова, перевод, 2018
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2018
Издательство Иностранка®
* * *
По обшитой ореховыми панелями лестнице эхом отдается неясный, но назойливый гул голосов из столовой. Трясущимися руками я закрываю за собой дверь. В мире вновь воцаряется тишина. Я прислоняюсь головой к двери и глубоко вдыхаю полной грудью. Комната по-прежнему хранит ее запахи, аромат духов «О де Хадриен» и мыла с козьим молоком. Металлическая кровать заскрипела, когда я опустилась на нее, и этот скрип показался мне таким же сладостным, как звон китайских колокольчиков в ее саду или звук ее бархатистого голоса, когда она говорила, как любит меня. Я залезала на эту кровать, которую она делила с моим отцом, жаловалась, что у меня болит живот, или сообщала, что в моей комнате притаились чудовища. Всякий раз мама прижимала меня к себе и гладила по волосам, шепча мне на ухо: «Завтра мы снова увидим солнце, любовь моя, только подожди». А когда я просыпалась на следующее утро, сквозь кружевные занавески на окнах моей комнаты струились янтарные солнечные лучи, и это было настоящим чудом.
Я снимаю новые лакированные туфли и с облегчением потираю одну ступню о другую. Растягиваюсь на кровати, сую под голову пеструю подушку. Эту кровать я непременно оставлю себе. Пусть даже на нее претендует кто-нибудь еще, кровать все равно моя. Я буду скучать по этому шикарному старому дому, отделанному коричневым песчаником. «Он такой же крепкий и выносливый, как твоя бабушка», – порой говорила мама о своем доме. Но я была твердо убеждена, что по части крепости и выносливости ни один дом, ни один человек на свете не может сравниться с дочерью моей бабушки, моей матерью, Элизабет Болингер.
Внезапно меня пронзает некая мысль. Сморгнув набежавшие слезы, я поднимаюсь с кровати. Она спрятала это где-то здесь, я знаю! Но где? Я распахиваю дверцы шкафа, не глядя, перебираю дизайнерские костюмы и платья. Вешалки с шелковыми блузками раздвигаются под моими руками, как театральный занавес. Вот она! Покоится в отделении для обуви, как дитя в колыбели. Бутылка шампанского «Крюг», пролежавшая в этом шкафу четыре месяца.
Схватив бутылку, я внезапно ощущаю приступ стыда. Шампанское принадлежит маме, не мне. Она купила эту возмутительно дорогую бутылку, когда мы возвращались домой после первого визита к доктору, и спрятала в укромном месте. Шампанское было для нее символом надежды. Она рассчитывала, что, когда лечение благополучно завершится и доктор сообщит ей, что она здорова, мы с ней откроем эту бутылку и выпьем за продолжение жизни и чудеса, которые в ней случаются.
Я провожу пальцем по серебристой фольге и прикусываю губу. Нет, я не смогу выпить это шампанское. Оно предназначалось для праздника, для радостных тостов. Его не должна пить в одиночестве скорбящая дочь, которой не хватило сил присутствовать на поминальном обеде.
Тут мой взгляд падает на какой-то предмет, притаившийся рядом с парой замшевых мокасин. Блокнот в красной кожаной обложке – дневник, надо полагать, – перевязанный выцветшей желтой лентой. Кожаная обложка потрескалась и вытерлась. На подарочном ярлычке в виде сердечка надпись маминым почерком:
