Евангелие от Дарвина. Эволюция доверия

В конце ХХ века Фрэнсис Фукуяма1 пообещал, что повсеместная победа либеральной демократии приведет историю к концу. К счастью для нас, он не имел в виду нечто похожее на глобальное вымирание от ядерной зимы или зомби-апокалипсис. Конец истории по Фукуяме – это «конечная точка социокультурной эволюции человечества, формирование окончательной формы правительства» и, как следствие, конец событийной истории. И это вроде бы совсем не так плохо, поскольку под событиями истории подразумеваются войны и революции.

Тогда – в 1992 году, практически на следующий день после распада СССР, сомневаться в окончательной победе либерализма было как-то не к лицу. Социалистический лагерь пал к ногам Запада без единого выстрела. Как было не убедить себя во всепоглощающей правоте либеральных идей, одним фактом своего существования способных повергнуть могучего Голиафа в коммунистических доспехах?

«Человечество приближается к концу тысячелетия, и кризисы-близнецы авторитаризма и социалистического централизованного планирования оставили на ринге соревнования потенциально универсальных идеологий только одного участника: либеральную демократию, учение о личной свободе и суверенитете народа»2.

По истечении тридцати лет картина стала уже не такой лучезарной. Военные конфликты отчего-то не прекратились, глобальные экономические кризисы-близнецы плавно перетекают один в другой, а на ринге мирового противостояния идеологий вновь стало тесно. Экономический успех, а как-то так случилось, что размер ВВП и рост национальной экономики стали главными мерилами всего, в том числе и состоятельности идеологии, благоволит уже не США, а гибкому во всех отношениях Китаю.

Обратите внимание, что Фукуяма не приводит среди причин поражения социалистической идеологии участие каких-либо конкурирующих сил. С его точки зрения, в крушении СССР виноваты лишь внутренние причины, в особенности недостатки социалистической плановой экономики.

И здесь с ним трудно согласиться: хоть успехи капиталистического хозяйствования напрямую и не привели к фатальным последствиям для социализма, тем не менее, капитализм, как вполне успешная экономическая модель, нацеленная на потребителя, создавал серьезное психологическое давление на советских граждан заметным отличием качества жизни на Западе.

И хотя в прошлом успехи первой страны социализма серьезно превосходили достижения своих капиталистических оппонентов (чего стоит только период индустриализации на фоне мирового экономического кризиса и Великой депрессии в США), тем не менее, на более длительной дистанции пролетарский энтузиазм уступил первенство свободной конкуренции.

С другой стороны, заметьте, как все далеко зашло: Фукуяма говорит об идеологии, а в уме сводит дебет с кредитом. Это, конечно, не фига в кармане, но это определенно подход. Эффективность идеологии – это теперь не какое-то умозрительное благо от той или иной идейной установки, а вполне конкретное преимущество, которое, как оказывалось, можно посчитать в твердой валюте.

Вместе с тем вывод о том, что только капитализм открывает двери к процветанию, при кажущейся убедительности не так бесспорен. Чего только стоят регулярные экономические кризисы, каждый из которых грозит стать последним?