Таня

Лучи солнца приятно греют мою спину. На улице цветёт изумрудного цвета трава, пряча в своей листве, возможно, одну из змей, что так сильно пугают обывателей нашего посёлка.

Днём село прямо-таки оживает, ничто не остаётся в тени, разве что ребятишки, решительно настроенные вести борьбу против ослепительного небесного колосса, прячась от него за деревьями и домами.

Фиалки, в расписанных вазах, своей красотой, казалось, испускали чары, которым, впрочем, я с радостью и без раздумий поддавался. Ковёр в коричневых тонах, украшенный рисунками цветов, мягким покровом не позволял моим ногам ощутить бесчувственный холод безвкусного линолеума. Стол, накрытый цветочной клеёнкой, неведомой магией изящества придавал силы вдохновению и подпитывал воображение. Стена напротив меня разрисована подсолнухами, одиноким пеньком и не менее одинокой бабочкой, по ошибке заплутавшей на столь необычную ей поляну. Утонченности прибавлял и молотый кофе, который я с особой методичностью распивал.

Окружённый сие великолепием, я взирал на ораву юношей, только-только попавших в объятья леди "отрочество", вечно приходящей столь не вовремя: слишком рано или слишком поздно. Им хотелось всего и сразу: любви, ребячества, отдыха от жизни, от которой толком и не успели устать. Они тянутся к табу, к сигаретам, алкоголю… Блуждая в долине наслаждений и чудес, ребята и в кошмарах не видят, что есть более тёмная сторона жизни, где таятся и прячутся за каждым углом минотавры, сфинксы и церберы, так умело маскирующиеся под "испытания", но на деле являющиеся лишь бессмысленными истязаниями.

Созерцая чудеса природы вокруг, я невольно вспомнил историю Афанасия, попутчика, встретившегося мне в поезде по пути к отцу, тогда мне довелось впервые ездить не просто к родителю, которого ни разу дотоле не видел, но и в одиночку я путешествовал впервые.

Мы с Афанасием занимали нижние места, наверху же расположились буряты, отличительной чертой которых был оглушительный храп. Их мычание во сне не давало мне спать практически всю поездку, но вот таинственный мой сосед, чьё имя тогда ещё не было мне известно, спал мертвецким сном.

Однако была у храпунов одна положительная черта, совершенно перекрывающая любой из минусов: стоило солнечном диску выйти из-за горизонта, как они тут же уходили в соседнее купе к своим этническим братьям.

Знакомство наше с Афанасием нельзя назвать странным, но неясное предчувствие уже тогда подсказывало мне, что новоиспеченный знакомый не забудется мною в течении всей жизни…

Проснувшись от слепящих глаза солнечный лучей, я подумал, что время ещё раннее, но ошибся, ибо небесное светило уже стояло в зените, да и бурятов в купе уже не было.

Моё и соседнее место озарилось золотистым блеском, пробивавшимся через толстое стекло окна, местами заляпанного руками таких же пассажиров, каким был и я.

Некоторое сожаление проснулось во мне при взгляде на это грязное стекло. Перед моими глазами раскрылась вся история его создания: от песчинок в каком-нибудь пляже до полноценной выплавки. Я представил, какой красивой, безупречно прозрачной была стеклянная панель в своем конечном, обработанном руками современных ремесленников, варианте. Смотришь через неё и видишь всю ту же землю, ту же траву, те же деревья, то же озеро, восхищаешься, и невольная улыбка проскальзывает по лицу… Сейчас я вижу, казалось бы, то совершенное стекло, чье создание так бурно разыгралось в моем сознании, и должно мне видеть лишь совершенство работы, но нет, глаза мои ловят и пятна, и отпечатки – всю грязь. На одно мгновение становится грустно от такого плебейства со стороны прошлых пассажиров, не имеющих никакого уважения к чужому труду, ведь кто-то выплавил это стекло! Кто-то старался! А им хоть бы хны, ничего они не чувствовали, когда жирными от еды пальцами прилегали к стеклу, ничего.