Симбиоз

Рябь, которая, буквально давила с потолка, погружая на дно, всё глубже и глубже, проникала в самые маленькие трещинки и растекалась, начинала циркулировать по сосудам. Каждое её движение, это маленькая тёплая волна, приближала Игоря к состоянию эйфории и полного уничтожения сторонних мыслей. Было так хорошо и легко. Зачем возвращаться? Особенно туда, где тебя мало что интересует и где тебе никто не нужен, где тебя не трогают никакие волнения и переживания. Да и к чему они, всякие переживания и волнения? Они только усложняют жизнь, делая её многомерной и выпуклой. Нужно жить просто, как эта рябь на потолке, она бегает волнами по поверхности, ласково соприкасается с краем сознания и снова убегает далеко-далеко. Становится тошно, когда начинаешь слышать этот голос в отдалении, потом всё ближе и ближе. Голос, который поднимает тебя с берега и буквально вытягивает в свою реальность, жестокую и бесконечную. Рябь на потолке начинает замедлять свой бег и растекается, растекается, стекает по стенам и уходит под плинтус. Игорь начинает чувствовать затекшие руки, стянутые над головой рукавами смирительной рубашки. Горячий пот, испариной выступил на лбу. Воображение отпускает и медленно открыв глаза, Игорь понимает, что снова оказался в палате. Облизывая пересохшие губы, сталкивает ногами смятое одеяло.

Тогда мне виделась эта жизнь совсем в ином цвете, в других формах и она бесспорно должна была складываться только так, как хотелось того мне. Тем более, что для этого я делал всё. И получилось, признаться, довольно странно, противоречиво и даже лучше, чем могло бы быть.

Когда все смотрят на твою довольно успешную и благополучную семью, хвалят отношения с братом, говорят о твоей уютной бабушке и о тебе таком милом чудесном мальчике, да это могло бы быть приятным, если бы это было правдой.

А мы все настоящие, просто жили на изнанке, которая со временем изжила себя, протёрлась, лопнула и со вспоротым брюхом выпустила наружу всю гниль, которая была в ней. Тогда и началась моя взрослая жизнь, одинокая и безумная.

Сначала погиб в аварии брат – и я наверно, умер уже тогда, вместе с ним, в том самом взрыве. До сих пор, когда думаю о Ване, перед глазами возгорание, ослепляющий огонь, который сожрал его, который забрал у меня единственного человека в этом мире, которому я был по-настоящему нужен. Помню тот день, помню его лицо, когда он вытолкнул меня из машины, как он орал на меня, весь чумазый и взъерошенный, щека ободрана в кровь, а я в глаза ему смотрел и руками за порванную рубаху цеплялся, как чувствовал брата отпускать не хотел. Он уже тогда всё знал, я в глазах его видел как он со мной прощался. А потом бам – и всё, тишина мёртвая, никогда такой не слышал, первое время думал, что оглох. И обрадовался этому, лежал на траве с закрытыми глазами, зажмуривался, ладонями уши зажал и только хотел больше не слышать этого мира, этого живого мира без ушедшего Вани.

Может, это и был запуск механизма разрушения жизни нашей семьи, разрушения жизни каждого из нас. Я любил брата, всегда думал, что и он любил меня, только почему с того самого дня, Ваня будто стал забирать у меня всё то нужное и хорошее, забирать с собой, забирать к себе, оставляя меня каждый раз с разочарованием, с маленькой трагедией в жизни, со скулящей голодной болью. Позже, я обязательно получу ответ на этот вопрос, но на это мне потребуется много времени, много сил, чтобы забирать – и ещё больше терпения, чтобы потом отдавать.