ЧАСТЬ I
ГЛАВА I. Я буду любить тебя всегда
Авалон, 1992 год, май
Эмма смотрела в окно на грозовое небо завороженно, но в тоже время с мифическим страхом, как будто узрела там суровое непреклонное и могущественное божество, решившее уничтожить Землю. Тучи были почти черны, как стая плакальщиц, скорбящих по усопшим, молнии слишком часто, чересчур близко к дому остервенело били в землю, будто намеревались расколоть ее пополам, чтобы низвергнуть в пучину ада их небольшой городок. В Авалоне проживали не более пятидесяти тысяч человек, и все они сейчас прятались по домам, ибо действо на улице напоминало пляски дьявола с чертями. Воскресный день с утра обещал быть приветливым и умиротворенным, ласковое солнце успело озарить своими нежными розовыми вспышками крыши домов и верхушки деревьев, но уже к восьми часам город заполонили мрачные облака, слишком низко проплывающие над колокольнями и башнями, над площадями и цветущими садами.
Эмма не сразу заметила, что к ней прокрался бесшумно младший брат, который, растопырив ладони, со звонким смехом хлопнул ее по плечам, с намерением напугать. Девушка вскрикнула от ужаса и обернулась. На нее смотрело веснушчатое румяное лицо с хитрой усмешкой. В голубых глазах, – бесинки, на голове, – беспорядочные золотые кудри, еще не чесанные с утра. Она для виду сурово покачала головой и возмутилась:
– Ирвин, сколько можно безобразничать?.. Тебе уже двенадцать, – время шалостей должно уйти в прошлое…
Брат несогласно покачал головой и деловито заявил:
– Не дождетесь!.. Предлагаешь мне в старики записаться и всё время торчать в кресле, помалкивая? – тут же спросил он, надменно приподняв светлую бровь.
Эмма не выдержала и рассмеялась. Ирвин всегда умел выкрутиться из любого положения и настоять на том, что его проделкам еще быть. Видя благосклонность сестры, он схватил ее за руку и, заглядывая в глаза, спросил заинтересованно:
– А ты сильно испугалась?
– Да, было жутко, – без притворства произнесла она и прибавила: – Но больше так не делай, иначе твоя сестренка может заработать себе инфаркт…
Снова загремело, зарокотало так, будто небеса взвыли в предсмертном стоне. Оба, будто по команде, взглянули в окно и нахмурились.
– Ну вот, теперь из-за непогоды мы не пойдем гулять в парк!.. А завтра в школу: я так и не покатаюсь на каруселях! – возмутился Ирвин, с недоброжелательностью глядя на забетонированную дорожку, бегущую к кованой калитке, – на нее опустились первые крупные капли дождя.
– Да это скоро пройдет, – Эмма решила его обнадежить. Неделю назад было нечто подобное, но спустя час уже светило солнце и на цветущих ветвях яблони умиротворенно пели птицы.
– Было бы замечательно! – Ирвин внезапно оживился, – вселённая в него надежда заставила его неугомонную натуру скакать по гостиной и выкрикивать грозно: – Тучи-тучи, – угомонитесь и расходитесь!.. Гром и молнии, – садитесь на радуги колесо, и прочь катитесь! Неласковый дождь, – и ты скорее уходи, дорогу солнцу уступи!
Эмма, тихо улыбаясь, наблюдала за братом и повторяла себе под нос его незатейливый стишок, придуманный на ходу. Несколько месяцев назад ей исполнилось двадцать, но огонек юношеского озорства в ней не потух. Она верила, что так будет всегда. Вскоре девушка сама не заметила, как пританцовывала по комнате вслед за братом. Ее душа, – окрыленная светлая птица, окрыленная наличием дружной преданной семьи, учебой в любимой архитектурной академии, и присутствием в ее судьбе преданных друзей. Да, судьба явно благоволила к ней с самого ее рождения. Всё, что остается ей, – найти свою любовь, выйти замуж. Мать, вспоминая тот знаменательный день, рассказывала Эмме не раз, что рождалась она во время страшной зимней грозы, – редкое явление, – но стоило матери взять девочку на руки и за окном вдруг появилось солнце, а гром утих. «Хороший знак!» – сказала тогда акушерка, и мать расцвела от предчувствия: у ее девочки всё будет замечательно! Она будет успешной, любимой, везучей и здоровой. Препятствия будут исчезать перед ней, будто незадачливая труха, злые и подлые люди станут обходить стороной, зато добросердечные и чистые духом будут ее вечной опорой до самого конца.
