Июньским днём лил дождь, гремя по подоконникам и стёклам машин, и лишь под вечер сошёл на нет, мелкими крапинками задевая землю. Образовавшиеся лужи и ручьи вдохнули новую жизнь после засушливой недели. Сухая земля пропиталась влагой, деревья воспряли духом, иссохшие жители, прятавшиеся от пекла, свободно гуляли по улицам города.
Советские троллейбусы, дожидавшиеся последних дней, лихо разъезжали по извилистым путям, перебираясь размашисто и интенсивно, желая добраться до конечной цели как можно быстрее. Рога, прикреплённые к проводам, часто искрились, придавая движению ещё большей спешки.
На часах показывало одиннадцать вечера. Слава, возвращаясь после смены в общепите, в попыхах успел запрыгнуть в последний троллейбус, который доезжал до его остановки. Устроился на работу он с одной подростковой целью – скопить денег и съехать от родителей. Внутренние проблемы в семье начали на него давить, а постоянные ссоры – напрягать. Таким образом, желание сепарироваться возрастало кратно.
Отдышавшись после забега и заплатив за проезд, он сел около окна. О том, что сегодня пятница, говорило небольшое количество людей в транспорте и отсутствие гусеничного движения на дорогах. Открытые настежь окна впускали опьяняющий дождевой воздух, наполненный лёгкостью, сладостью и свободой.
В центре города люди наслаждались летом сполна. Неоновые вывески ресторанов, желающие привлечь как можно больше посетителей, вкусная еда, запах которой сочился из каждого заведения, шумные компании разных сортов, бурно обсуждающие всё, начиная от бытовых вопросов и заканчивая вселенскими масштабами, искренние солнечные улыбки, сочащиеся от прохожих, яркий свет фонарей, озаряющий большую территорию, энергичная музыка, доносящаяся как от уличных музыкантов, так и от самих заведений. Всё это наблюдал Слава, проезжая через площадь и с душевной лёгкостью смотря за оживлённым организмом.
В свою очередь, ему хотелось поесть и отдохнуть от шума, который целый день преследовал его на работе. Вечер пятницы в общепите – самая горячая пора. Центр города был наполнен жизнью, впрочем, как и сам троллейбус, который для Славы стал товарищем за два года ежедневных поездок на учёбу и в последние несколько месяцев на работу.
Многие вещи уже стали родными, любимыми. Тусклый жёлто–белый свет с зеленоватым оттенком, который постепенно клонил в сон, плафоны, внутри которых кипела жизнь насекомых. Мухи, светлячки, мошки, летящие взад–вперёд, то на свет, то от него. Просевшие места, пожухлые поверхности, ободранный фасад, огромные заплатки на сидениях, отходящий пол и пожелтевшие советские надписи "Выход", лишь изредка загорающиеся. Всё это въелось в душу и уже не отпускало.
За нежно–розовым цветом поручней скрывалось мерзкое железо, запах которого оставался после прикосновения на целый день. По зиме, отваливаясь, кусочки поручней начинали собственное неизведанное путешествие, а оставшиеся части превращались в нечто разрозненное, мистическое и непропорциональное по цвету.
Самое интересное, что может оставить человек в общественном транспорте – это надписи. В данном случае они были везде! И все уникальные, необычные, порой совсем причудливые. Признания в любви, номера телефонов, маты, шутки, анекдоты и прочие радости жизни. Всё как в песни у Пирокинезиса – "Искусство–хуйня". Троллейбус не был статичным, в нём кипела жизнь. Живым, пульсирующим организмом представлялась старинная субстанция.
