За «Барной стойкой» – Разговоры о вечном

Река Стикс – так прозвали местные узкую протоку, затянутую тиной и ржавыми банками. По утрам здесь ловили рыбу с двойными плавниками – мутантов от заводских стоков, а по ночам сбрасывали в воду грехи: пустые бутылки, старые письма, абортированные мечты. Анна стояла на мосту, сжимая в кармане пальто гладкий речной камень. Ей казалось, что он теплый, как тело сына в тот день, когда она впервые заметла синяки на его коже. «Лейкемия», – сказал врач, и это слово стало тяжелее камня.

Она посмотрела вниз, где черная вода ворочалась, словно змея. "Если Миша умрет до рассвета, я прыгну", – решила Анна. Накануне ей предложили продать почку за сумму, которой хватило бы на три дня в клинике. "Я готова отдать все, даже душу. Но Бога здесь нет. Здесь только ржавые трубы и вороны".

Ветер сорвал с ее головы платок, и Анна неловко потянулась за ним, выпуская камень из рук. Он упал к ногам мужчины в выцветшей куртке.

– Вы его обронили, – голос Арсения звучал глухо, будто из-под земли. – Камни – плохие собеседники. Они молчат, даже когда им есть что сказать.

Анна резко обернулась. Перед ней стоял бродяга с лицом аскета: впалые щеки, глаза, словно выжженные молнией. Она судорожно схватила камень:

– Отстань! Или ты тоже пришел сказать, что «все будет хорошо»?

– Нет, – он подошел ближе. – Я пришел взять то, что вам мешает дышать.

Его пальцы коснулись ее запястья.

Боль, ставшая видимой

Арсений увидел:

Холодную палату, где мальчик с восковым лицом рисует карандашом ангела. На крыльях – черные пятна, как метастазы.

Стук костылей – это Анна в 15 лет, убегающая от отца-пьяницы.

Камень в кармане, который она гладит по ночам вместо четок.

Но страшнее всего был вкус – медная пенка на губах после химиотерапии, привкус тлена, который Анна чувствовала, целуя сына в лоб. Арсений упал на колени, вцепившись в перила моста. Его рвало желчью, но это была не его тошнота – это отчаяние Анны разъедало желудок.

– Что вы… со мной сделали? – она отшатнулась, прижимая камень к груди.

– Заберите сына из больницы, – хрипел Арсений. – Сегодня ночью.

– У меня нет денег на такси!

– Идите пешком. Несите его на руках. Если останетесь – он умрет в ту же минуту, как вы решитесь прыгнуть.

Он сунул ей смятые купюры – свою дневную зарплату дворника. Анна хотела бросить их в воду, но вдруг почувствовала, как камень в кармане… плачет. Теплая влага просочилась сквозь ткань. Когда она подняла глаза, бродяги уже не было.

Арсений дополз до церкви на рассвете. Старуха Марина, сторожиха, сидела на ступенях, чистя картошку ржавым ножом.

– Опять за чужое горе взялся? – хрипло засмеялась она. – Смотри, в ад попадешь раньше меня.

– Ад – это когда ты можешь помочь, но не делаешь ничего, – упав на солому у алтаря, Арсений закрыл лицо руками.

Боль Анны пульсировала в нем, как вторая печень. Он видел за ее воспоминаниями другую девочку – свою сестру Катю. Ту самую, что умерла от астмы, пока он прятался под кроватью, боясь выйти к отцу-садисту. "Я спас ее сейчас? Или просто отложил конец?"

В дверь постучали. На пороге стояла Анна с Мишей на руках. Мальчик, обмотанный одеялом, слабо улыбнулся:

– Мама сказала, ты ангел… Почему у тебя нет крыльев?

– Они сгорели, – Арсений коснулся его ладони.

На этот раз боль ударила иначе – не ножом, а ледяной иглой. Лейкемия была похожа на черного паука, плетущего паутину в костях. Арсений зашелся в кашле; на платке остался кровавый след в форме креста.