Пульс

Утро пахло перекисью и кофе. В коридоре медицинского университета этот запах стоял всегда – будто его впитали стены.

Я шла по нему, как по лабиринту: белый халат, недопитая чашка, голова, гудящая от недосыпа.

Преподаватель по физиологии бубнил о дыхательных рефлексах. Я механически записывала формулы, не вникая, и ловила себя на мысли, что уже десять минут думаю не о лекции, а о том, как бы просто исчезнуть. Не умереть – нет. Исчезнуть.

Раствориться в воздухе, стать одной из этих пылинок в луче света, что падает на кафедру.

– Миллер, повторите, пожалуйста.

Голос профессора выдернул меня обратно.

– Э… вдох регулируется дыхательным центром продолговатого мозга, – выдавила я.

Кто-то рядом хмыкнул.

– Хоть кто-то слушает, – отозвался профессор, и я снова опустила взгляд в тетрадь.

Сердце стучало в висках, будто пыталось убедить, что я всё ещё жива.

После пары я осталась в аудитории. Все ушли, а я сидела и смотрела на первую страницу тетради.

На ней было написано: «Дыхание – это жизнь».

Я перечитала эту фразу раз пять. Не потому что интересно, а потому что ничего не чувствовала.

Когда-то я мечтала стать врачом – спасать людей, слышать, как возвращается их пульс.

Теперь я просто считала минуты до конца семестра.

Сара нашла меня по лицу.

Она всегда говорила, что у меня «выражение жертвы учебного процесса» – и была права.

– Миллер, ты опять не ела, – заявила она вместо приветствия, кивая на чашку с холодным кофе.

– Кофе – это еда.

– Только если ты решила умереть стоя.

Мы шли по длинному коридору, между облупленных стен и плакатов с анатомией. Студенты мельтешили, смеялись, зевали. Всё это напоминало муравейник – шумный, но бессмысленный.

– У нас сегодня практикум, – сказала Сара.

– Я помню.

– Просто уточняю, чтобы ты опять не проспала.

– Я не сплю.

– Ты выглядишь так, будто тебе уже делали вскрытие.

Я усмехнулась. Сара всегда спасала всё своим сарказмом. Может, поэтому я ещё держалась.

В подвале, где находились лаборатории, пахло спиртом и латексом. Холодный свет ламп резал глаза.

– Как думаешь, – спросила я, – люди понимают, когда умирают?

Сара замерла с пинцетом в руках.

– С чего ты это взяла?

– Просто интересно.

– Тебе нужно поспать, а не философствовать.

Она отвернулась, но я заметила, как дрогнули её пальцы. Даже ей стало не по себе.

Когда практикум закончился, мы вымыли руки и разошлись по группам.

Я шла по коридору и чувствовала, как стены давят. Словно всё здесь построено из ожиданий – чужих, не моих.

Дверь в квартиру заедала, как всегда. Я толкнула сильнее – и резкий запах пива ударил в нос.

Джейсон сидел на диване, босиком, в растянутой футболке. На экране – гонки, музыка, крики.

– Привет, – пробормотал он, не отрывая взгляда.

Я кивнула и пошла на кухню.

Холодильник гудел громче, чем хотелось. Внутри – контейнер с макаронами трёхдневной давности и лимон.

Я взяла воду и облокотилась на раковину.

– Как день? – донеслось из гостиной.

– Долгий.

– Ну хоть не скучный.

– Скучный.

Он усмехнулся, но не повернулся.

Я смотрела на его затылок – короткие волосы, родинка у шеи. Когда-то я проводила по ней пальцем. Теперь просто смотрела, как на пятно, которое не стереть.

– Опять твой практикум? – спросил он. – Не понимаю, зачем тебе это всё.

– Учёба.

– Но ты же её ненавидишь.

– Может, поэтому и учусь.