Нагун

Одухотворённая — это не про меня. Мама была такой. Я помню, как на её протянутую руку, поднимаясь из высокой острой травы, слетались сотни светящихся крупинок — тистов. Мама улыбалась, сияли её глаза, а лицо... одухотворённым было, иначе не скажешь.

А я вот другая, как и моя любовь к Браусу: жёсткая, что ли, прямолинейная. Как папа...

Воспоминания о родителях сбивают, и я, спохватившись, сосредотачиваюсь на другом. Поляна напротив — я за ней должна следить.

Набрасываю на голову тёмно-зелёный капюшон, туже затягиваю завязки и присаживаюсь на корточки так, чтобы большие, широкие листья кустов надёжно меня спрятали от посторонних глаз. Дотрагиваюсь до рукоятки бластера в кобуре, пристёгнутой к бедру. Я готова.

Окружающую меня тишину нарушает ровное гудение. Сначала оно едва уловимо, затем усиливается, но не настолько, чтобы оглушать. Подняв голову, вижу, как небольшой звездолёт сначала зависает над поляной, а затем уверенно приземляется. Морщусь... Не люблю технику — искусственная жизнь не по мне. И если уж пользуюсь ею, то лишь в случае крайней необходимости.

Я внимательно наблюдаю, а люк шуршит, открываясь, и, словно стальной язык, разворачивается гладкий трап. Ещё мгновение — и на нём появляются двое. Первый уже не молод, но ещё не старик. Просто в возрасте. Овальное лицо, длинный прямой нос, небольшие глаза, волосы густые, чуть вьющиеся, тёмные, но даже на расстоянии в них видны фиолетовые переливы. Значит, милнарианин.

Второй значительно моложе, и я не понимаю, какой он расы. Волосы серые, словно пеплом густо посыпанные. Он пониже своего спутника, но держится ровно и уверенно. Лицо узкое, выраженные скулы, рот небольшой. И то ли хмурит густые брови, то ли они расположены так, что кажется, будто их владелец напряжён и подозрителен. Видимо, второе, потому что он, как и милнарианин, начинает озираться, а лучевое ружьё в его руках готово выстрелить в любую секунду.

Они спускаются, трап втягивается обратно в корабль, а мне пора заканчивать это представление.

Ошарашив обоих, стремительно выхватываю бластер и, готовая выстрелить на поражение, выскакиваю из своего укрытия. Старший резко оборачивается, и его глаза распахиваются от удивления. На лице младшего не вздрагивает ни мускул, только руки отработанным движением разворачивают оружие в мою сторону.

Милнарианин, видимо, пытается меня прочувствовать. Напрасно. Я абсолютно спокойна.

— Фисса Ирисса... — начинает он, недоумевая, как женщина может вести себя столь возмутительным образом.

Но не заканчивает. Не сводя взгляда с молодого пришельца и его ружья, я резко и грубо обрываю:

— Я не фисса!

— Хорошо, — растерянности моего визави нет предела. — Ирисса, что это значит? Вы разве не в курсе?

Я как раз в курсе. Иначе оба уже лежали бы мёртвыми. Потому что если империане появляются на Браусе, то только с моего согласия и одобрения.

— Уберите оружие, тогда поговорим, — сухо отвечаю.

Молодой не шевелится. Кажется, ему совершенно безразлично происходящее. Охранник и страж, вот кто он. И думает в одном направлении — выполнять приказ.

Неприязнь захватывает меня моментально.

— Глеб, опусти оружие, — уже спокойнее просит старший.

На странное имя невозможно не обратить внимание. Вот и я обратила, когда голограмма наследницы просила меня о содействии и предупредила, что на Браус прилетят двое. Глеб Рун. Имя короткое, твёрдое и какое-то обрубленное. Где только его родители такое выискали? Воистину, империя полна загадок.