Гор

Ман’Граль есть Создатель,

Ибо задумал и воплотил он мир,

Стоило то ему жизни.

Ман’Граль есть Сущее,

Ибо мир – плоть и кровь его,

Все живое в нем – потомки его.

Ман’Граль есть Разрушитель,

Ибо приходит час, и является он в мир

Пожрать свое детище.

И остается ничто.

И остается Голос.

Тогда наступает Вечная Пустота.

Тогда наступает Вечная Тишина.

И быть им до тех пор,

Пока однажды не родится Гигант,

Имя которому Ман’Граль…[1]

[1]Из Книги Откровений безымянного автора, что была утеряна задолго до начала эры Небесных Людей

Избрал себя Народ Иль’Гранда, нарек именем гордым, поставил вровень со старыми Богами, на замену им, бессильным пережиткам минувших лет, когда процветала слабость людская и не было хозяина единого. Вознесся Народ Иль’Гранда. Покорил небо, домом своим избрал, обуздал Пустоту и отпрысков её, услышал Тишину и возвестил о приходе новой эры.

Эры истины. Эры новых живых Богов, что отныне повелевают землей. И не смеют им противиться, а противящиеся познают гнев праведный, ибо не дано никому достичь высот Народа Иль’Гранда. Жалки Земные, смысла лишены, брошенные дети прежней эпохи. Но милостивы Небесные Люди. Даруют избавление в смерти одним, другим же – смысл существования.

И так будет вечность. И так будет стоять мир и не встретит свой конец, ведь пока властвует Народ Иль’Гранда, царит порядок.[1]

[1]Из речи Высшей Иль’Гранд’Нетта, последней своего имени правительницы Небесного Царства

Ты знаешь, мне

Такие снятся вещи

Что если они вещие

Нам гореть в огне

Ты знаешь, мне

Порою снится поле

Где я сдаюсь без боя

Я погибну на войне

Потому что

Есть такие вершины

До которых мне и вовсе не дотянуться

И если завтра мне не суждено проснуться

Похорони меня на цветочном поле,

Не прикрывая иссохших век

Чтоб проросло из них хоть что-то, коли

Из меня не вырос счастливый человек[1]

[1] Дарья Виардо – Ангел-похоронитель

Мужчина и девочка идут по дороге, держась за руки и стараясь не думать ни о чем кроме своей цели.

Город за их спинами доживает последние часы. Бегут жители, в панике или смиренном принятии судьбы, молча или со словами проклятий на устах. Лишь малая часть строений уцелела. Зияют провалы, перемешались улочки – не угадать прежнего расположения.

Пришла беда поздним вечером. Накинулась страшным бураном, снося стены, срывая крыши, а после раздробила землю, что принялась сотрясаться крупными толчками и жадно проглатывать дома, опрокидывая фонари, брызжа поленьями очагов.

Искры роятся светлячками. Заревом подымаются пожары, вьются гривами коней. От дыма свербит в груди и щиплет глаза. Шум моря перекликается с лязганьем повозок, гомоном ошалевшей толпы и надрывными криками городских стражей, что пытаются обуздать людской поток, но то непосильная задача.

Поднятые паруса на фоне зловеще-багрового и угольно-черного – то спешно покидают пристань суда. Пронзителен плач чаек, оседает пепел на их узких крыльях. Обречена столица княжества сгинуть.

Однако здесь, в полях, нет суеты. Вена пустынной дороги протянулась по бескровному полотну сугробов. Тьма густым туманом оглаживает раздробленный склон.

Мужчина и девочка ускоряют шаг. Поднимаются выше, минуя выжженные участки и поваленные деревья. Скрип снега под подошвами. Порыв ветра пробирает до костей. Девочка, зажмурившись от холода, запахивает сбившийся платок.