Асимметрия эго

Изящное движение кисти, и сочный глянец мерно растёкся по полотну. Краски напитывались блеском, блеклые полутона оживали. Промакивая холст, пористый валик вбирал густые излишки, безропотно повинуясь движениям мастера. Ссутулившись у подножия величественной картины, он кропотливо, штришок за штришком воскрешал в той утраченное величие. Тишина и полумрак, казалось, следили за каждым медленным, но выверенным движением. Мёртвое пламя искусственных свечей, освещавших работу, ни разу не дрогнуло за все четверо суток беспрерывного труда. Как и рука, в которой было всё, кроме жизни.

Безмолвие сотряс треск. Громовым лезвием он вспорол тишину, нанеся свой удар прямо из-под картины, разорвав и её, и стену, что была позади. Железо, бетон и стекло брызнули в галерею, пронзив всё, что встретилось на пути. По лестнице, идущей от картины вниз просторного помещения, несуразно скатился окровавленный труп молодого мужчины. На месте, где ещё мгновение назад висело художественное наследие, зияла дыра, сквозь которую тяжёлой поступью вошла бездушная машина. В неоновом свете, замаранном пылью, её человекоподобная фигура победоносно возвышалась над бездыханным телом своего праобраза. Сфокусировав оптику на беглеце, техноратор начал спускаться, впечатывая осколки, обломки и грязь в полотно красной ковровой дорожки.

Потухшие бутафорские свечи, как и всю эту часть галереи, заволокло полумраком, но даже его сгустки не сумели укрыть невзрачное шевеление от датчиков вторженца. Левая рука техноратора вплоть до плеча ощетинилась смертоносным оружием. Под прицелом предстал другой техноратор, совершенно безобидный, со статусом музейный работник – именно такое сообщение прочитал вторженец на панели перед своей оптикой. Инфракрасные датчики выхватили сначала покорёженный силуэт музейщика, застрявшего в переломанной балюстраде, а потом и серийный номер, под которым он числился. Убедившись в отсутствии опасности, вторженец спустился вниз к трупу.

Искра жизни уже погасла в человеческом глазу, а вот лицо ещё удерживало исказивший его вопль боли, который также был здесь ненадолго и которому суждено вскоре сойти в небытие вместе со всей остальной органикой. На внутренней панели вторженца выскочило окно с небольшим списком, из которого удалилось ещё одно имя. Следуя протоколу, техноратор сделал посмертное фото, после чего изъял мозг погибшего. Пока биологическое содержимое упаковывалось в специальный контейнер, пришло ещё одно сообщение, в коду которого была просьба о помощи – от того самого музейщика. До блеска начищенная узорная плитка лопнула под ногами вторженца, когда он, оттолкнувшись, прыгнул в сторону бедолаги. Вместо помощи он обрушился на того всем своим весом, проломил им лестничный марш и впечатал в пол первого этажа, размозжив большую часть его микросхем. Они рухнули около мертвеца прямо в лужу его ещё теплой крови, которая значительно расползлась по полу.

Не успел музейщик дёрнуться, как получил сокрушительный удар прямо по блоку оперативной памяти, что располагался в области головы. Титановый кулак вмял «лицо» музейщика, вывернув его наизнанку. Под обшивкой головы засверкали яркие вспышки, а из-под трещин металлической кожи словно потроха вывалились перебитые провода. Музейщик вздрагивал в такт замыканиям, точно живой организм, натуралистично срыгивая отолит. Техноратор-агрессор наблюдал за этим какое-то время, затем произнёс: «Твои обновления не содержат протокола корректной коммуникации, значит пойдёшь в утиль».