Мать, которой не было

Глава 1.

Пустые ладони

Я долго не могла назвать это болью.

Когда тебя не били, не кричали, не выгоняли на улицу – кажется, что жаловаться не на что. Вокруг были дети, у которых было хуже. И это «хуже» навсегда отняло у меня право говорить: мне было больно тоже.

Моя мать была. Я помню её руки, запах крема для лица, плотно сжатые губы.

Она приходила вечером с работы, ставила сумку, и я по глазам уже понимала – сегодня лучше молчать. Или наоборот: молчание будет расценено как неблагодарность, как уклонение от чего-то важного.

Я училась угадывать. Не чувствовать. Не мешать.

Я сидела за кухонным столом, болтая ногами, и смотрела, как она режет хлеб. Мне хотелось сказать:

– Мам, меня сегодня обидели.

– Мам, я боюсь темноты.

– Мам, я скучаю, когда ты уходишь.

Но ни одно из этих слов не звучало.

Я смотрела на её плечи, на то, как напряженно она вытирает стол, и понимала: если я сейчас скажу хоть что-то – она не выдержит. Она сорвётся. И это будет моя вина.

Так формируется странный рефлекс: ты как будто всегда мешаешь. Своими чувствами, своими вопросами, своим «хочу».

Моя мать не обнимала.

Нет, физически – может, и прикасалась. Иногда. Неловко. По праздникам.

Но это не об объятиях.

Это о том, что руки были пустыми.

Не для того, чтобы утешить. Не для того, чтобы согреть. Не для того, чтобы сказать: ты здесь, и ты важна.

А для того, чтобы держать сумку, стирать рубашки, тянуть на себе жизнь.

И я это понимаю теперь – как взрослый человек.

Но тогда, как девочка… я просто замерзала.

Внутри.

Я была удобным ребёнком.

Не капризничала, не лезла с вопросами, не требовала.

Я училась читать по взгляду. И угадывать, что можно. А что – ни в коем случае.

И главное, чему я научилась: не мешать ей жить.

Так я стала маленькой тенью.

Привычно одинокой.

Смирившейся с тем, что тепло – это то, что бывает в книгах. Или у других.

Но была одна вещь, которую я делала тайком.

Я клала ладони под подушку и представляла, что это – мамины руки.

Тёплые, мягкие, не спешащие.

Я засыпала, держа эти вымышленные руки.

И никто об этом не знал.

Даже я сама не понимала, как остро мне нужно было хоть что-то, что похоже на безопасность.

Позже, уже во взрослом теле, я с удивлением обнаруживала, как боюсь прикосновений.

Даже тёплых. Особенно тёплых.

Как будто тело не верит, что это не ловушка. Что это не просьба «не мешай».

Что это не будет отнято.

Когда я смотрю на старые фотографии, я вижу её – женщину с глазами, полными усталости.

Она была красива. Но замкнута в собственных страданиях.

Никто не научил её быть матерью.

Никто не обнял её, когда она сама была девочкой.

Её руки были пустыми – потому что и к ней никто не протянул руки.

И всё же – я была ребёнком.

И в моём детстве было много молчания.

Но больше всего – не было рук, в которых можно было бы спрятаться.

Глава 2.

Мама была, но не была

Мама была.

В комнате, в доме, в паспорте.

Была в моих тетрадях, которые проверяла.

В одежде, которую покупала.

В голосе, которым звала обедать.

Во фразах – «не забудь», «не опаздывай», «не сиди в темноте».

Она была.

Но не была.

Не в том смысле, чтобы исчезла.

А в другом – как будто не доходила до меня целиком.

Оставалась где-то на полпути.

Между обязанностями и усталостью.

Между тревогой и делами.

Я долго не могла этого объяснить – себе, другим.

Когда говоришь «у меня было всё» —