Последний шанс Гесса -2

«Параграф 8.03: Наибольшую опасность для оператора представляет не враждебная среда, а ложное представление о ней, основанное на устаревших данных. Адаптивность к неожиданному признается ключевым фактором выживания уровня "Омега"».¹

Боль. Дрожь. Гул, идущий… откуда-то.

Сверху? Снизу? Со всех сторон разом? Звук не поддавался локализации. Этот навязчивый, чужой гул жёстко вибрировал где-то внутри, заставляя очнуться.

Гесс открыл глаза. Мир поплыл. Сознание цеплялось за остатки липкого наркотического сна. Отвратительное ощущение: мысли словно выныривали из вязкой жижи, оставлявшей во рту металлический привкус.

Стазис? Именно он. Технология, запрещённая Пятой Имперской конвенцией². Варварский метод транспортировки живого вещества, допустимый лишь в чрезвычайных обстоятельствах.

Зачем?! Гесс чётко помнил последние секунды на «Ковчеге»: скрежет шлюза отсека отправки, пронзительный вой сирены, предупреждающий о расстыковке, ремни капсулы. Помнил голос системы:

«Подготовка к прыжку. Инициация транспортного протокола…»

И всё. Дальше — тьма. Вырванный кусок времени-пространства из сознания. Единственный след жестокой процедуры. Больше ничего. Ни мысли.

Ни чувства.

Шервовы яйца, зачем? — вопрос был риторическим.

Расстояние от «Ковчега» до Майрана не требовало применения стазиса. Тем более что по опыту прошлого тура Гесс помнил: в «Прыжок» их транспорт вошёл сразу же после старта. Стазис – часть игры? Унижение. Ослабление. Контроль. Или… организаторы так соблюдали секретность? Вполне логично.

Ещё Гесс отчётливо помнил его отвратительную побочку. Тем более что «имел удовольствие познакомиться» с ней здесь, на этой проклятой планете. Если это, конечно, Майран.

Будет очень смешно, если нет.

Медленно выдохнув, Гесс осторожно прижал ладони к поверхности, на которой лежал, и невольно поёжился. Наощупь и не поймёшь. Твёрдо, мокро, вибрирует. Может быть чем угодно.

Майран… Их последнюю, обескровленную группу тогда весьма спешно грузили в холодные санитарные капсулы. Успели? Не слишком. Нашли только чудом живых. Хотя само слово «чудо» казалось кощунственной насмешкой. Живыми они уже не были. Скорее — полумёртвыми.

Он ощущал себя грязной тряпкой. С лёгкими, выжженными радиацией так, что каждый выдох рвал внутренности, оставляя на губах привкус крови. Рядом лежали его сослуживцы, друзья, да практически братья, собранные по фрагментам. Узнаваемые по кровавым, перепачканным грязью и обугленным обрывкам скафандров и плоти. Кусками, которые когда-то были руками, ногами, телами…

Человеческое сознание казалось разбитым зеркалом, в котором застряли обрывки мучительных воспоминаний. Взрывы, крики, запах палёной плоти и пепла, лицо Мака Аверина, искажённое яростью и отчаянием. Все эти разрозненные фрагменты мелькали хаотично, не складываясь в картину. Такое не забыть. Гесс всё это помнил с кристальной, болезненной ясностью.

Стазис тогда был единственным шансом не сдохнуть ещё по дороге. Вынужденной необходимостью. Но Гесс помнил и то, как его тело ломало, выдернутое из ледяного кокона… Каждой клеткой кричало от боли, каждым нервным окончанием, сведённым в чудовищный спазм.