Логика оценок и норм. Философские, методологические и прикладные аспекты. Монография

Разногласия и неустойчивость мнений в вопросах добра и зла, хорошего и предосудительного нередко склоняют к мысли, что никакое научное исследование оценок и норм невозможно. Оценки и нормы являются субъективными, меняются от общества к обществу и от одного исторического периода к другому. Наука же имеет дело с истиной, остающейся всегда неизменной.

Невозможным нередко считается и научное построение тех областей знания, которые, подобно этике, эстетике, правоведению, искусствоведению и т. д., обязательно содержат оценки и нормы. Общим местом ряда направлений современной философии является утверждение, что так называемые нормативные науки, включающие в свой состав оценки и нормы, вообще не являются науками – даже самыми неточными – и никогда не сумеют стать ими.

Л. Витгенштейн, прочитавший однажды лекцию по этике, причину безысходности научного обсуждения ее проблем видел в ее языке. Язык, на котором мы говорим о моральном добре и долге, совершенно отличен от разговорного и научного языка. Наши слова, как они используются нами в науке, – это исключительно сосуды, способные вмещать и переносить значение и смысл. Этика, если она вообще чем-то является, сверхестественна.

По мысли Витгенштейна, для рассуждений об этике, относящейся, скорее всего, к сверхестественному, требуется особый язык, которого у нас нет. И если бы такой язык был все-таки изобретен, это привело бы к катастрофе: он оказался бы несовместимым с нашим обычным языком и от какого-то из этих двух языков нужно было бы отказаться. Заговорив о добре и долге, пришлось бы молчать обо всем остальном.

Это всего лишь одна линия защиты мнения о невозможности строгого обоснования науки о морали, противопоставляющая ее обычным наукам. Очевидно, что сказанное об этике относится и ко всем тем научным дисциплинам, которые устанавливают и обосновывают оценки и нормы.

Можно отметить, что мнение о невозможности научного обоснования этики сравнительно недавнего происхождения и оно явно противоречит многовековой традиции. Еще не так давно, а именно в конце ХVII в., столь же распространенным было прямо противоположное убеждение. Наиболее яркое выражение оно нашло в философии Б. Спинозы. Он был уверен в том, что в этике достижимы самая высокая мера точности и строгости, и предпринял грандиозную попытку перестроить этику по образцу геометрии.

Современник Спинозы Дж. Локк тоже не сомневался в возможности научной этики, столь же очевидной и точной, как и математика. Он полагал, кроме того, что, несмотря на работы «несравненного мистера Ньютона», физика и вообще вся естественная наука невозможны.

Впрочем, отстаивая возможность строгой и точной этики, Спиноза и Локк не были оригинальны. Они только поддерживали и продолжали старую философскую традицию, у истоков которой стояли Сократ и Платон.

Никакой реальной альтернативы здесь, разумеется, нет. Вопрос не стоит так: либо этика без естествознания, либо естествознание без этики. Возможна научная трактовка как природы, так и морали. Одно не исключает другого.

И это касается не только добра и долга в сфере морали, но и всех других ценностей и норм, в какой бы области они ни встречались. Несмотря на все своеобразие оценок и норм в сравнении с объектами, изучаемыми естественными науками, оценки и нормы вполне могут быть предметом научного исследования. Притом исследования, ведущего к достаточно убедительным, строгим и точным результатам. «Строгим» и «точным» в том, разумеется, смысле и в той мере, какие характерны именно для наук, говорящих о ценностях и долге.