Заповедник мертвецов. Продолжение

Сосновый бор аккуратен и чист, как будто с рекламной картинки, – ни одного сухостоя, трава короткая, как будто искусственный газон, даже шишек на земле не виднелось. Кирилл Гошка наслаждался и видом, и свежим воздухом с едва уловимыми нотками почему-то больницы и был уверен, что скоро все разъяснится и его отпустят. Конвойный, неопределенного возраста мужчина в инвалидной коляске и форме пограничника, сопровождал Кирилла сзади и грозил охотничьей двустволкой:

– Это ты в суде будешь доказывать, что не шпион и не диверсант какой. А мне не надо мозги пудрить. Еще раз заикнешься, что ты незаконно пересек границу якобы для того, чтобы встретиться с любимой девушкой, я тебя на первой березе повешу как бы при попытке к бегству.

– Может, все-таки застрелишь?

– А какая тебе разница – застрелю или повешу?

– Ну, обычно говорят «застрелить при попытке к бегству». Просто не совсем понимаю, как можно повесить при попытке к бегству…

– А то, что здесь ни одной березы нет, умник, тебя не смущает?

Кирилл пожал плечами, дескать, не знаю, но затем подумал, что инвалид снизу жест не заметит, и продублировал словами:

– Меня уже ничего здесь не удивляет.

Раз уж разговор завязался, Кирилл хотел спросить, как можно определить несчастному путнику (то есть Кириллу) границу между странами, если она нигде и никак не обозначена, и, собственно, куда гражданина другой страны (Кирилла, разумеется) ведут. На какие такие юридические процедуры через этот санаторного типа живописный бор. Однако конвоир его опередил:

– Все-таки повешу.

– Почему? – машинально вырвалось у Кирилла.

– Почему-почему… нечем, потому что застреливать! Патронов-то нет. – Простодушно объяснил пограничник и тут же врезался в резко остановившегося пленника. Кирилл медленно развернулся.

– Ты серьезно?!!

– А че такого?!! – инвалид от столкновения уронил ружье и теперь пытался неуклюже его поднять. – Мы ж не такая богатая страна, как твоя, у нас на всю армию семь патронов…

– Дурдом! – заключил пленник, помог инвалиду подобрать ружье, и зашагал дальше, прижав ладонь ко лбу, что означало «Куда я попал!». Конвойный зашустрил руками, разгоняя коляску, и уточнил:

– Верней, не семь, а – шесть. Вчера просто учения проходили, вот один патрон торжественно и жахнули. Че-то из-за тебя совсем этот факт из головы вылетел.

– Да-да. Вся Европа содрогнулась от ваших масштабных военных учений, – не смог удержаться от сарказма Кирилл, – сейчас лучшие политологи гадают, не готовитесь ли вы таким образом напасть на кого-нибудь из соседей.

– Мы – маленькая, но гордая и независимая республика. Мы ни на кого не нападаем. Притеснять на территории иностранцев из агрессивных стран, чинить им жизненную невыносимость пребывания здесь это – пожалуйста. Но нападать – ни за что. Мы ж не агрессоры.

Возможно, инвалид обиделся, потому что дальше они около получаса шли в абсолютном молчании, и Кирилл по привычке стал размышлять о характере своих отношений с виртуальной любовью. Попытки анализировать отношения с той, к кому он приехал, стали его даже не ежедневным, а практическим ежечасным ритуалом. Переключиться на другие темы он иногда мог, но едва возникало какая-то пауза между разговорами, действиями, Кирилл снова возвращался к мыслям о ней.

И сейчас вот, пока он шел под конвоем, возникала неизбежная мысль – а стоит ли ради девушки проходить через всю эту судебную канитель с обвинениями в незаконном пересечении границы и неизвестным финалом? На родине все понятно, статья такая-то, наказание от и до, сверх этого не назначат, а тут даже диапазон карательных мер такая же неопределенная область, как и перспектива встретиться со своей любовью. На фига мне все это? Ради чего? Нет, в переписке с ней, конечно, были моменты, когда объяснялись друг другу в любви, то есть было за что пострадать. Но были и другие. После бурного проявления чувств через слова и многоточия она могла пропасть на неделю, другую – не отвечала ни на сообщения, ни на звонки. Он видел, что сообщения были прочитаны, но ответа не следовало, как будто все его конкретные вопросы – «может, я приеду?», «может, ты приедешь ко мне?» – были риторическими. Кирилл чувствовал, что попал в некую зону полной неопределенности во всем – от отношений с девушкой до отношений с местными законами.