Брошенец

«Смешон орущий в ярости, но страшнее молчащий в обиде».

 Хань – Сян – цзы

 1.

Бог, когда творил Приморье, наверное, был очень доволен. В Уссурийской тайге все удивительно. Сказать, что она особенная – ничего не сказать! Это место разнообразий и чудес России. Разве что бананы не растут на этой удивительной земле, да обезьяны со слонами не водятся!

Оценить всю прелесть этого благодатного края и силу, дарованную этой природе

свыше, может только тот, кто вырос в этих краях. А те, кто приехал, законно или незаконно дербанят ее богатства, не задумываясь над ее красотами. Тащат и тащат из тайги все, что могут, а все есть и есть….

Но кто знает, какие тайны хранят в себе глухие уголки тайги, какие трагедии разыгрываются в ее дремучих недрах? Тайны уссурийских дебрей….

– Почему она здесь? Почему так получилось, что сейчас она, жена известного бизнесмена, находится в рабстве у прошедшего многие тюрьмы мужика, среди уссурийской тайги, недалеко от китайской границы, без права уйти отсюда и даже без права остаться в живых? В условиях, которые трудно себе представить. Не знает, где она, и зачем она здесь, потому что вокруг однообразная тайга, две избушки и маленькая баня, и больше ничего. Она не знает, что с ее дочерями, бабушкой и мамой случилось за эти месяцы, пока находится здесь.

Люба потрогала металлический ошейник, больно натиравший шею, и переложила цепь, которая не снималась с нее ни днем, ни ночью. В очередной, пожалуй, стотысячный раз попыталась перервать ее, но, как всегда за эти кошмарные два месяца, безуспешно.

– Господи! Пошли сюда хоть кого-нибудь! Охотника, геолога, браконьера. Хоть кого, кто мог бы снять с меня эту цепь! Или дай мне крылья, чтобы унесли меня от этого ужаса!

Как она ценила теперь это сладкое слово «свобода», как хотела ее и как любила!

Люба еще немного посидела на крыльце и вошла в избушку. Сегодня явятся из далекого перехода ее мучители, Василий и три китайца. Собственно, мучителем был один Василий, остальным до нее не было никакого дела. Они пользовались тем, что она давала им: едой и чистой одеждой – вот и все. Она могла хоть сегодня умереть – они просто переступили бы через ее труп, как делали это с другими женщинами, которые до нее были убиты здесь за ненадобностью жестоким бандитом.

Она снова вышла на крыльцо. Еда была приготовлена, трусы, носки и рубахи выстираны, и у нее еще оставалось немного времени, чтобы, грустно глядя на пролетавший высоко в небесной сини самолет, вернуться к своим тоскливым мыслям, к желанию вырваться отсюда, а главное, увидеть своих дочерей. Сердце печально сжималось от мысли о девочках. Вновь и вновь она задавала себе один и тот же вопрос: как вырваться из этого пекла, где царит торжество отсутствия всякой морали и человечности?

Стал накрапывать небольшой дождик, но Любе не хотелось заходить в избушку. Чтобы не разрыдаться, она, глядя на заросли шиповника невдалеке и не видя их, стала плести вереницу воспоминаний.

Юная девушка в возрасте семнадцатого лета с красивым именем Любовь, или просто Любаша Агеева стояла на самой верхушке невысокой сопки в тени двух старых деревьев, любуясь на распахнутую синюю даль. Отсюда ей виден был как на ладони их лагерь на месте старого военного аэродрома в заброшенной, привольно раскинувшейся между сопками деревеньке Филипповка. Между аэродромом и сопкой проходила единственная в этих местах трасса, которая через Барабаш уходила к границе с Кореей.