Одна нога здесь, другая – к любви из ледового плена

Снег ударил. Закрутил. Лавина несла, вертела, давила. Фрол старался плыть в движущемся потоке – рвал руками, бил ногами, хватал пустоту. Снег был живой. Безликий зверь. Он глотал. Он топтал. Тело вертелось в белой пелене. Хруст. Больно! Левая – удар о что-то твердое, обжигающая боль пронзила до плеча. Потом что-то стукнуло в затылок – вспышка. Сознание сорвалось, как лыжа с крепления. Провал. Мрак. Тишина.

…Тяжесть. Давит грудь. Воздух исчез. Внутри – только глухой, вязкий хрип. Он шевелит пальцами. Один. Второй. Третий – не слушается. Лицо в снегу, веки слиплись. Мысли утекают.

Свет. Тёплый. Дом. Печь гудит. Кусочек яблока – в ладошке.

– Буба! – зовёт кто-то издалека. – Ты чего такой серьёзный? Ну-ка, иди ко мне.

Мамин голос. Или бабушкин? Уже не помнит. Только это "Буба" разливается в груди теплом, словно открылась задвижка в сердце. Он хрипло втягивает носом воздух – пусто. Но пытается ещё. Потому что Буба должен встать. Буба – это живое. А Фрол – это тот, кто под снегом.

Очнулся. Темно. Давит. Не двинуться. Воздух… Где воздух? Паника. Пространство для воздуха – нужно создать пространство. Без воздуха – конец. Спокойно. Работай. Шевели пальцами. Левая – жива, свободна. Правая – застряла. Ледоруб. Темляк. Здесь. Удержал. Правую вытащить нельзя: ледоруб – последняя надежда. Дыши. Растолкать перед лицом – пока не застыло! Снег тяжелеет. Каменеет. Становится льдом. Пространство сжимается.

Фрол рычит. Бьётся. Левой расчищает перед лицом. Снова вдох. Снова выдох. Воздуха почти нет. Когда остаётся только дыхание – каждый вдох победа. Снег хрустит. Тело дрожит. Боль пронзает плечо. Не останавливаться! Спина выгнута. Грудь стонет. Снег давит. Но Фрол тоже давит. Назад. Вперёд. Шевелится. Жив. Жизнь ещё здесь: между кристаллами льда и страхом.

Кровь с головы стекла через глаз в рот – значит, голова вверху. Шевелиться изо всех сил! Ещё поддаётся. Ноги напрячь. Толкать! Поддаётся. Ещё! Нога провалилась. Пустота. Подо мной – пустота? И воздух!

Фрол начал проваливаться и повис на правой руке, на темляке ледоруба. Как глубоко там? Может быть это глубокая трещина во льду? Фрол поворочался и увидел: глубина около четырех метров, внизу лед и скала, и ручеек течет к свету. Там выход! Там вода и воздух! Мне туда! Фрол рванул за темляк, выдернул ледоруб и сполз в ледяную полость.

Он встал в полный рост. Вокруг – тишина. Но не мёртвая, как в толще снега, а живая, наполненная чуть слышным журчанием. Фрол огляделся. Полость. Слева – лёд, гладкий, матовый, со вздутиями и линиями старых замерзших струй. Справа – шершавый камень, почти чёрный, с жилками кварца. Между ними – узкая, но настоящая пещера.

По дну петлял тонкий ручеёк. Сейчас он едва жил – тихий, почти незаметный, но в конце дня, должно быть, оживал и стекал громче, бодрее. Он шевелил ледяную кожу полости, как будто напоминал: «я здесь». Тихо журчал. Далеко, глубже, в тени подлёдных извивов, слышался отклик – словно вода вливалась куда-то, в больший поток, в подземную жизнь, о которой Фрол мог только догадываться.

Он подполз к месту, где свет просачивался сквозь лёд. Прозрачная корка мерцала холодной голубизной. Там, где тонкий язык ручейка проел себе выход, образовалась крошечная ледяная пещерка – просвет, окошко в другой мир. Туда струился воздух. Туда лился свет. Там была свежесть. Может быть, – подумал он, – дальше ручей шире. Может, там просторная ледяная галерея. Может, выход. Поверхность. Надежда и сомнение сцепились внутри. Там, за этой ледяной коркой, был мир. Было спасение. Он приложил лицо к просвету. Ветерок коснулся кожи – тонкий, как дыхание во сне. Фрол зажмурился. Это не замкнутая тюрьма. Здесь есть воздух. Свет. Шанс. Здесь можно жить. Не навсегда. Но достаточно, чтобы продержаться. Он шепнул в темноту: – Живой… Я ещё живой.