Закатные гарики (сборник)

Автор

Страниц

Год

2009

Книга описывает различные эпизоды из жизни автора, который рассуждает о различных аспектах жизни и общества. В процессе повествования автор вспоминает о древних евреях, используя наскальные рисунки в оформлении книги. Он обсуждает свои стремления и азарт, связанный с грехом и каянием, а также призывает уважать сбывшиеся желания вместо праздного тоскования за нереализованными мечтами. Автор также обращает внимание на социально-политические события в России и выражает свою критику по этому поводу. Он рассказывает о своем опыте борьбы с депрессией и утешается тем фактом, что она наконец оставила его. Он также обсуждает свое отношение к идеологическим символам и размышляет о том, какое было бы разочарование, если бы все, что мы почитаем и боготворим, оказалось ложью. Автор также говорит о важности надежды и утверждает, что еврей, имеющий торговую деятельность, более бодр и успешен, чем тот, кто не занимается предпринимательством. Книга также рассказывает о разных ситуациях, в которых еврей может быть опасным для других людей, и описывает роль, которую евреи играют в обществе, включая их участие в различных мероприятиях. Книга раскрывает разнообразные темы и точки зрения автора на жизнь и общество.

Читать бесплатно онлайн Закатные гарики (сборник) - Игорь Губерман

В оформлении книги использованы наскальные рисунки древних евреев

Закатные гарики

Ушли и сгинули стремления,

остыл азарт грешить и каяться,

тепло прижизненного тления

по мне течет и растекается.

Уже вот-вот к моим ногам

подвалит ворох ассигнаций,

ибо дерьмо во сне – к деньгам,

а мне большие гавны снятся.

К похмелью, лихому и голому,

душевный пришел инвалид,

потрогал с утра свою голову:

пустая, однако болит.

Я не искал чинов и званий,

но очень часто, слава Богу,

тоску несбывшихся желаний

менял на сбывшихся изжогу.

Вчера взяла меня депрессия,

напав, как тать, из-за угла;

завесы серые развесила

и мысли черные зажгла.

А я не гнал мерзавку подлую,

я весь сиял, ее маня,

и с разобиженною мордою

она покинула меня.

Слежу без испуга и дрожи

российских событий пунктир:

свобода играет, как дрожжи,

подкинутые в сортир.

Когда остыл душевный жар,

а ты еще живешь зачем-то,

то жизнь напоминает жанр,

который досуха исчерпан.

Я в зеркале вчера себя увидел

и кратко побеседовал с собой;

остался каждый в тягостной обиде,

что пакостно кривляется другой.

Это был не роман, это был поебок,

было нежно, тепло, молчаливо,

и, оттуда катясь, говорил колобок:

до свиданья, спасибо, счастливо.

На любое идейное знамя,

даже лютым соблазном томим,

я смотрю недоверчиво, зная,

сколько мрази ютится под ним.

Когда бы сам собой смывался грим

и пудра заготовленных прикрас,

то многое, что мы боготворим,

ужасно опечалило бы нас.

Надежды огненный отвар

в душе кипит и пламенеет:

еврей, имеющий товар,

бодрей того, кто не имеет.

Уже мы в гулянии пылком

участие примем едва ли,

другие садятся к бутылкам,

которые мы открывали.

Еврей опасен за пределом

занятий, силы отнимающих;

когда еврей не занят делом,

он занят счастьем окружающих.

Казенные письма давно

я рву, ни секунды не тратя:

они ведь меня все равно

потом наебут в результате.

Вижу лица или слышу голоса —

вспоминаются сибирские леса,

где встречались ядовитые грибы —

я грущу от их несбывшейся судьбы.

Мне слов ни найти, ни украсть,

и выразишь ими едва ли

еврейскую темную страсть

к тем землям, где нас убивали.

Покуда мы свои выводим трели,

нас давит и коверкает судьба,

поэтому душа – нежней свирели,

а пьешь – как водосточная труба.

Зачем-то в каждое прощание,

где рвется тесной связи нить,

мы лживо вносим обещание

живую память сохранить.

Я искренне люблю цивилизацию

и все ее прощаю непотребства

за свет, автомобиль, канализацию

и противозачаточные средства.

Я даже мельком невзначай

обет мой давний не нарушу,

не выплесну мою печаль

в чужую душу.

Мы столько по жизни мотались,

что вспомнишь – и каплет слеза;

из органов секса остались

у нас уже только глаза.

Нам не светит благодать

с ленью, отдыхом и песнями:

детям надо помогать

до ухода их на пенсии.

Не знаю блаженней той

тягостной муки,

когда вдоль души по оврагу

теснятся какие-то темные звуки

и просятся лечь на бумагу.

Когда наплывающий мрак

нам путь предвещает превратный,

опасен не круглый дурак,

а умник опасен квадратный.

Есть люди – пламенно и бурно

добро спешат они творить,

но почему-то пахнут дурно

их бескорыстие и прыть.

Высок успех и звучно имя,

мои черты теперь суровы,

лицо значительно, как вымя

у отелившейся коровы.

Не сдули ветры и года

ни прыть мою, ни стать,

и кое-где я хоть куда,

но где – устал искать.

Всюду ткут в уюте спален

новых жизней гобелен,

только мрачен и печален

Продолжить чтение

Вам может понравиться: